Герцоги республики в эпоху переводов: Гуманитарные науки и революция понятий

«Время неуверенности», «эпистемологическая анархия», «эпистемологический кризис», «кризис научности» — таковы слова-эмблемы, запечатлевшие диагноз кризиса, поставленный социальным наукам уже почти двадцать лет назад. Современный дискурс о кризисе возникает в середине 80-х годов., когда становится очевидным, что главные способы объяснения общества, которыми до сих пор столь успешно пользовались социальные науки, — марксизм, психоанализ, структурализм — перестали выглядеть убедительно. Функционалистские парадигмы («школа подозрения», как назвал их Поль Рикер), основанные на недоверии к рациональным мотивам поведения и объясняющие развитие истории и общества действием всесильных «факторов», исчерпали кредит интеллектуального доверия. Эпоха детерминистических учений осталась в прошлом. Сама по себе смена, одного учения на другое, конечно, мало смутила бы научную общественность. Проблема стала напряженно ощущаться потому, что исчезнувшие старые модели, которые вскрывали суть происходящего с помощью анализа глобальных структур, не были заменены новыми:

«Никакая объединяющая парадигма не пришла на смену структуралистской <…> Появлялись новые способы осмысления, но ни один из них не смог наложить свой отпечаток на тотальность всего исследовательского поля, как это было в случае структурализма»[35].

Мир внезапно предстал лишенным всякого определенного объяснения. На месте нескольких учений, способных разложить любую сложную общественную ситуацию на серию простых схем, возникло несметное множество новых направлений, носящих разные названия. Марк Ферро, историк, член редколлегии «Анналов», оценивает сегодняшнюю ситуацию в социальных науках как «секторный империализм»:

«В результате те, кто претендует на то, чтобы понять современный мир, ведут себя как пауки в банке. Они грызутся по поводу методологических инструментов дисциплин, которые не в состоянии судить ни о тотальном, ни о глобальном, а только о частном с помощью своего ограниченного метода. Конечно, это вызывает разочарование, и общество чувствует фрустрацию от такого анализа».

Было бы неверным считать, что на протяжении последних двадцати лет никто не пытался изменить такое положение дел и обновить интеллектуальный пейзаж. «Синдром парадигм», длившийся с середины 1980-х до середины 1990-х годов., служит лучшим доказательством того, что во Франции прилагались серьезные усилия, чтобы создать в рамках традиционных социальных наук новые конфигурации идей.

Следует напомнить, что дискурс о кризисе приходит на смену господствовавшему в 1960–1970 гг. представлению о расцвете социальных наук и познания вообще[36], о безграничных возможностях, которые открывало перед обществом исследование социальной реальности. Распад великих парадигм не сразу вызвал ощущение безнадежности и эпистемологического тупика — напротив, поначалу он спровоцировал краткий период эйфории, упоение свободой от методологических принуждений. «Синдром парадигм», который пришел на смену эйфории, смягчал диагноз кризиса оптимистическим прогнозом о возникновении новой парадигмы, которая либо должна была вот-вот возникнуть, либо уже сформировалась незаметно для непосвященных. Провозглашение новой парадигмы всегда несло в себе рецепт борьбы с кризисом — смысл парадигмы и состоял в том, чтобы предложить способ излечения социальных наук от их недугов.

Рассмотрим подробнее эти попытки, в которых отразилось общее состояние социальных наук. Один из первых опытов, не привлекший к себе достаточного внимания, был предпринят Аленом Кайе в 1986 г. Его работа «Блеск и нищета социальных наук»[37] в духе времени определила их состояние уже не как кризис, но как агонию и… предложила контуры новой парадигмы, основанной на тройной критике: утилитаризма, эволюционизма и рационализма, изгнание которых из социальных наук должно было вернуть этим последним былую творческую активность. Следующая работа этого же автора «Отставка клерков. Кризис социальных наук и забвение политики»[38], опубликованная в 1993 г. и вновь призвавшая к созданию новой парадигмы, была встречена уже с гораздо большим энтузиазмом. В ней главной причиной кризиса и бесплодия социальных наук провозглашалось забвение политики, которое, по мнению автора, было вызвано крайним сциентизмом и объективизмом социальных наук: