Герцогиня

Ишь, раскраснелась вся. Пиши-пиши, девочка. Да помни: от той малой частицы тела Ростиславы Андреевны отдача была… Глобально-историческая. Нет, у тебя такой не будет — ты ж не княгиня. Думаешь, сможешь? Отдачу? Нет, я про отдачу не в таком смысле. Ладно, сегодня и проверим.

Коллеги, не кажется ли Вам, что деятельность попандопулы в этом и состоит? В философски-обобщённом смысле, конечно. Найти в теле истории небольшую, но особо чувствительную точку… и лёгкими прикосновениями… на большее у прогрессора просто сил нет… поглаживаниями, дуновениями и втираниями… можно пальчиком помочь… контролируя возникающие напряжения в глубинных областях и слоях… чтобы без тяжких и необратимых… довести её, в смысле — историю, до… до состояния радости. Хотя бы — нашей, но лучше взаимной. Чтобы не было обид. И прочего… когда мучительно больно.

Язык для попандопулы — главный орган. Прогрессизма. А как иначе сообщить миру "вляпа" наши, сильно прогресснутые, идеи? Хотя, конечно, "и голове своей руками помогал" — полезно. Но — осторожно. Вот как я тут. И ногти надо стричь заранее…

Блин! Ну когда ж она наконец… А то я весь уже… А если сменить направление? Не снизу-вверх, а слева-направо? И обратно… Снова — какой я молодец! Что она только лежит и дышит, а ручкой-ножкой — не колышет. Верно хирурги шутят: "при надёжной фиксации пациента — наркоз не обязателен".

Закашлялась. Захлебнулась. Слюна не в то горло попала. Помочь? — Нет, сама-сама. В смысле: откашлялась, продышалась. Тогда — снова. Все трое. Зверь Лютый, Волк Огненный и Ангел Божий. Не толкайтесь, коллеги, не за совейской колбасой в очереди стоим. Тут каждому хватит. Совмещаем и чередуем… три вида воздействия, приводящие к трём разным видам… Ура! Заработало! И затихло… а вот если чуть-чуть… Блин! Девочка, кричать так не надо. Ты что, не знала, что у женщин это надолго…? Что значит — "не надо больше"? А — меньше? А — чуть-чуть? Да что ж ты всё умирать собираешься? Погоди, "ещё не вся черёмуха тебе в окошко брошена". Про "окошко"? — Это метафора.

Переходим ко второму акту. Не как в театре: после антракта с пивом буфете, а как в жизни.

— Открой глаза.

Я забрался на престол и навис над девушкой, опираясь на колени и ладони.

— Смотри. На меня.

Расширенные зрачки, широко распахнувшиеся глаза. "Если женщина радостно смотрит на мир расширившимися потемневшими глазами — в этом есть доля и моего труда".

— Чувствуешь?

Я постепенно вдвигался в её тело. Наблюдая как всё шире распахиваются её неотрывно смотрящие на меня глаза, инстинктивно, как при выстреле из крупнокалиберного орудия, раскрывается рот, как она вся, хоть бы и обездвиженная гипнозом, выгибается мне навстречу…

"И слюна его слаще мёда" — царь Соломон неправ. Моя — не слаще. Но полезнее — успешно компенсирует недостаток её собственной смазки. А откуда тут быть достатку? При наличии исключительно негативного опыта.

— Запоминай. Лицо моё над тобой. Силу мою в тебе. Любовную судорогу тела твоего. Накрытого телом моим. Радость свою. От исполнения воли моей. От принадлежности твоей — мне. Хозяину тебя. Вот твоё счастье. Нет его краше. Навсегда.

— Д-да… навсегда… твоя…

Я начал двигаться, вбивая в её душу и тело мысли и ощущения. И чуть не потерял женщину.

Нет-нет, не в том смысле, как вы подумали!

Ненавижу шёлковые простыни! Даму постоянно приходиться ловить. Съезжает, знаете ли.

Поручик Ржевский оценивал рояль как очень скользкий инструмент. Мы хоть и не музицируем, но проблемы сходные. Конечно, если подобрать позицию… с учётом свойств покрытия… тартан на беговой дорожке хорош… или, к примеру, изголовье достаточной прочности и не-скрипучести… Но мы-то тут — прямо на престоле алтарном! Столешница гладкая, открытая всем ветрам со всех сторон… ещё и шёлк…

Пришлось переставить ладони ей за плечи, чтобы не уехала, и исполнить миллионолетнюю последовательность действий по воспроизводству хомнутых сапиенсом, удерживая взглядом её взгляд, самоуверенно улыбаясь, старательно контролируя собственные разъезжающиеся коленки и балансируя всем телом не хуже, чем в седле при стипль-чезе.

Всё, велю переменить престольные покрывала. А то вдруг ещё будут… случаи. На шёлке — скользко, на парче — колко. Почти как на напильнике. Надо переходить к нормальным, исконно-посконным, льняным. Тем более, что у меня и ткацкая фабрика всё лучше…

Она постепенно успокаивалась, ресницы опускались. Но, ощутив внутри себя мой… впрыск, снова распахнула глаза.

— Вот, ныне семя моё в тебе. Теперь оно разойдётся по жилочкам, разбежится по закоулочкам. Станет частью тела твоего. Тебя. Но моё — всегда моё. Я позову — ты придёшь, я скажу — ты исполнишь. Ибо в тебе — часть меня. Навечно.