Читаем Герцогиня полностью

И пусть мы чай пить будем до утра!".

Пока подручные выметали подобранную мне камеру, набивали свежим сеном чистый тюфяк, мы, с главным палачом Суздальского княжества, баловались плюшками и толковали о житье-бытье. Маноха жаловался:

— Всем хороша твоя огненная машинка. Да вот кремешок стёрся. Надоть бы заменить.

— Так в лавку сходи.

— Хаживал. Говорят нету. Не завезли-де.

— Скажи Лазарю, чтобы запросил из Всеволжска.

— Да говорил. Он кивает, обещается, а толку нет. Забыл, верно. Ты уж озаботься. А то привык я к этому… щелкунчику.

Факеншит! Самый известный палач домонгольской Руси! А его мелочью такой уважить не могут! Выйду — надеру уши. И фактору, и Лазарю.

Если выйду.

Интересно, а мой Ноготок тоже чаи с контингентом гоняет? Самовар-то у него точно есть. Вернусь — поинтересуюсь.

Если вернусь.

Адреналин схлынул, "остроумие на лестнице" ещё не начало грызть. Я начал зевать, и Маноха отправил меня спать.

После Киева и Саввушки я долго не мог спать под землёй. Застенки, погреба, порубы и зарубы вызывали… неприятные воспоминания. Но тут… Устал. Кафтаном накрылся и придавил. Тюфяк ухом. Аки младенец безгрешный. Маноха еле добудился.

Я был выспавшимся и неумытым, Боголюбский, к которому меня привели, невыспавшимся и вздрюченным.

— Ты…! Опять по-твоему вышло. Ропака с Новагорода попёрли. Да что ж они все такие…! Размазня кисельная. Испугался-де за людей своих, противу народу-де… Трепло. Дурень, слабак. Ударил бы в копья. Главарей на плаху. Остальные сами бы попрятались. Такой город проср…л! Теперь кровищи бу-удет… Чистоплюй. Бестолочь. Зубами надо было…

Фыркнул, крутнулся на месте, болезненно переживая свежую новость.

— Ладно. Об деле твоём. Быть посему. Письма я напишу. Чего ещё надо — отпиши в сигналках. С караваном твоим пара моих людишек пойдёт. До Невы. Посмотреть там. С-сволота новогородская…

Уставился взглядом в стену. Будто рассматривая что-то за ней. Устало вздохнул:

— Теперь вот с Киева гонец скачет. Твои сигнальщики передали. А с чем?

Я старательно выразил мимически свою полную некомпетентность в части содержимого сумки гонца, который где-то за сотню вёрст скачет. Пока зубы не почистил — стараюсь держать рот закрытым.

Андрей подозрительно посмотрел на мои гримасы. Вдруг ухватил за пуговицу, подтянул, прошипел мне в лицо:

— Ежели ты… с ней… чего худое…

— Никак нет, товарищ князь!

"Подчиненный перед лицом начальствующим должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим не смущать начальство".

Хоть он и "лицо начальствующее", да я не "подчинённый". Но вдолбить ему эту простую мысль… не сейчас.

Насчёт "с ней…". Ну ты и сказанул! Как можно отправить человека в другую страну, веру, общество — без подготовки. На роль тёщи. Так что — учить, учить и учить. По святорусской педагогике: "Вложишь в задницу — в уме прибавится". Никакого худа! Исключительно с благими намерениями. Честно-честно!

Ем глазами начальство. Убедительно.

Отпустил.

Уф… фу… Живой. "А для тебя — сыра земля…". Пока — "не".

Время — идёт, дела — стоят. Тогда — побежали. "Огрызки" забрал. Про кремни для Манохи не забыть. Лазаря обругал: не знает, что к князю гонец из Киева скачет.

Теперь — вторая часть Марлезонского балета. "Дамы с выходом". Добровольно и стремительно.

Караван должен уйти не позднее начала августа. Два месяца пути. Потом дожди, холода. В дороге… заболеют, перемрут. Ходу, Ванечка, ходу. Где моя "Ласточка"?! Яхту к крыльцу! Нельзя? — Тогда — к пристани!

Вот после таких приключений, вернувшись во Всеволжск, я затащил Ростиславу в свою подземную часовню. Где и устроил ей гипно-свидание. Сразу с тремя: "Зверем Лютым", "Змеем Огненным" и "Ангелом Божьим". С однофлаконниками. Не планировал — так получилось. Анализ образных стереотипов реципиентки привёл к формированию "единосущей троицы" специфического вида. Виртуальная "групповуха" дала реальный результат: княгиня впервые в жизни пережила оргазм. Теперь-то легче пойдёт — есть прецедент, есть личный опыт, есть на что ссылаться. "Память тела". Можно, например, рассказать о вкусе пломбира — поймёт.

Тут, вероятно, мне следует извиниться. Перед теми, кто радостно предвкушает подробный отчёт о том, как я Ростиславу имел, вертел и заелдыривал. Путём применения разного рода методов сексуального насилия и технических приспособлений в "особо жестокой циничной извращённой форме".

Увы… Мять-ломать-выворачивать… А зачем? Это имело бы смысл для подчинения психики. А она — уже. Не только полностью приняла власть Воеводы Всеволжского, но и влюбилась в него. В смысле — в меня. В нас. Однофлаконников.

Причём, в силу личных свойств: последовательности, не-суетливости, не-переменчивости — есть надежда, что такое отношение сохранится. Какое-то время.

С Софьей иначе. Она — однолюбка, любит одну себя. В отношении остальных… "Сердце красавицы склонно к измене" — она с детства чувствовала себя красавицей.

Перейти на страницу:

Похожие книги