Герцогиня

«Завидел Добрыня он Змея Горынчата,
Тут ему за беду стало,
За великую досаду показалося;
Сбежал на крылечка на красная.
А двери у терема железные,
Заперлася Марина Игнатьевна,
А и молоды Добрыня Никитич млад
Ухватит бревно он в охват толщины,
А ударил он во двери железные недоладом,
Из пяты он вышиб вон,
И сбежал он на сени косящаты».

У хозяйки друзья-подружки, гости разные. Да какое твоё, собачий сын, дело?! Тут частное владение! Территория прайваси! А этот из себя ОМОН строит. Без прокурора. Ему, прикинь-ка, «за беду стало»! Хамло неумытое.

«Неприкосновенность жилища» — слышал? — Не слышал. Богатырь, чего возьмёшь. Ни ума, ни вежества. Только и горазд окна бить, двери ломать да женщин пугать. Ему, вишь ты, «за великую досаду показалося»! Крестись, коли кажется.

«Бросилась Марина Игнатьевна
Бранить Добрыню Никитича:
«Деревенщина ты, детина, засельщина!
Вчерась ты, Добрыня, на двор заходил,
Проломил мою оконницу стекольчатую,
Ты расшиб у меня зеркало стекольчатое».

Хозяйка хаму впёршемуся выговаривает конкретно. Понятно, что присутствующая у хозяйки в гостях особь «мужеска полу» просто обязана вступиться. Защитить даму. Остановить разгулявшегося хулигана, вышибающего «двери железные недоладом». Тут уже не только имущественный ущерб, тут дело идёт к домогательствам, посягательствам и поползновениям.

«А бросится Змеища Горынчища,
Чуть его, Добрыню, огнем не спалил,
А и чуть молодца хоботом не ушиб,
А и сам тут Змей почал бранити его,
Больно пеняти:
«Не хочу я звати Добрынею,
Не хочу величать Никитичем,
Называю те детиною деревенщиною,
Деревенщиною и засельщиною;
Почто ты, Добрыня, в окошко стрелял,
Проломил ты оконницу стекольчатую,
Расшиб зеркало стекольчатое?».

Несколько странно видеть Змея Горыныча в роли благородного рыцаря, защитника слабой одинокой женщины. Этакий джентльмен с хоботом. Однако «слов из песни не выкинешь» — чудо-юдо заморское пытается защитить бедняжку-киевлянку от взбесившегося туземного хама, богатыря святорусского. Увы, джентльменство против наших богатырей «удара не держит».

«Ему тута-тко, Добрыне, за беду стало
И за великую досаду показалося;
Вынимал саблю вострую,
Воздымал выше буйны головы своей:
«А и хощешь ли тебе,
Змея, изрублю я в мелкие части пирожные,
Разбросаю далече по чистом полю?»
А и тут Змей Горынич, хвост поджав,
Да и вон побежал;
Взяла его страсть, так зачал…,
Околышки метал, по три пуда…».

Добрыня наш, исконно-посконный змеевич. Мгновенная эскалация насилия. На вопрос «почто?» — сразу встречный «хочешь порублю?». Угроза табельным оружием, нанесение гражданскому лицу «тяжкого телесного». В форме расстройства желудка. «Тяжкое» — в прямом смысле, «по три пуд». Богатырский ответ на упрёки в учинённом безобразии, хулиганстве и разрушении частной собственности.

Вот они — корни пренебрежительного отношения российских властей всех времён к джентльменам в лице Змей Горыныча! Попытка запугать, болезненная реакция на все формы критики, стремление воспрепятствовать свободному общению граждан. Самодур вооружённый.

Замечу, что уже в 21 веке в профессиональном разборе данной былины встречал гипотезу об участии в интриге князя Владимира. Типа, Креститель наш, святой и равноапостольный — провокатор, сам послал Добрыню, дабы подставить Маринку. Добрыня-де играет роль аналога говорящего подброшенного пакетика с наркотиками. Не могу с этим согласиться, но ход мыслей исследователя вполне показателен.

«Бегучи, он, Змей, заклинается:
«Не дай Бог бывать ко Марине в дом,
Есть у нее не один я друг,
Есть лутче меня и повежливее».