Герцогиня и «конюх»

Она сразу поняла все: эта «красивая баба» намекала ей о Морице, который под видом доктора явился на их первое тайное свидание. Так вот какова она, эта «преданная немецкая божья коровка»! Она жалит, язвит…

– Потрудитесь, милая, говорить яснее! – гневно произнесла Анна Иоанновна.  – Почему я должна быть осведомлена в искусстве докторов?

– Прошу простить меня, ваша светлость, но вы, кажется, не так изволили понять меня,  – печально ответила баронесса.  – Я хотела сказать, что врачи тела часто бессильны врачевать душу.

– А ваша душа болит?

– О да, ваша светлость!

– Что же с вами происходит? – удивилась герцогиня, обладавшая короткой памятью.

– Вы должны это знать, ваша светлость,  – прозвучал вдруг ответ гофмейстерины.

– Я?!.

– Да, вы… Помните ли вы, ваша светлость, что вы обещали сделать для меня? – И Эльза Клюгенау в упор посмотрела на свою повелительницу.  – Вы обещали великодушно быть моей «свахой», как вы изволили выразиться… Я люблю Эрнста Бирона… Прежде он выказывал ко мне симпатию, любовь… Но признание никогда не могло сойти с моих уст…

Анна Иоанновна отпихнула ногой обитую атласом скамеечку.

– А, вы вот о чем?…  – каким-то странным, не своим голосом начала она.  – Вы о Бироне?… Но, послушайте, моя милая баронесса, мне кажется, что если мужчина любит женщину, а женщина – его, мужчину, то… какое же тут требуется еще посредничество третьего лица? В подобных случаях оно скорей нежелательно…

– Как когда!..  – глухо, неопределенно ответила баронесса.

Анна Иоанновна холодно бросила ей:

– Ступайте!.. Вы больше мне не нужны сейчас. А с моим обер-камер-юнкером я поговорю…

Этот холодный, суровый ответ многое пояснил баронессе; недаром в это последнее время она подметила ревнивым взором женщины частые посещения Эрнстом герцогини.

– Ради бога, ваша светлость, сделайте милость, не говорите ему ничего об этом! – умоляюще воскликнула она.

– Ступайте! – последовал вторичный властный приказ.

Клюгенау покорно вышла из покоев герцогини.

По ее уходе последняя, чисто по-московски, «по-измайловски» всплеснув руками, воскликнула:

– Да что же это такое, матушки? Или весь свет белый пошел против меня? Замуж захочешь идти – не смей, потому какие-то проклятые «конъюнктуры» не сходятся; если так, просто, поразвлечься желаешь,  – тоже не смей: немка какая-нибудь протестует: «Мой он, дескать, а не ваш». А что же мне на сем свете принадлежит? Ничего, кроме тоски, скуки, слез да одиночества?

И Анна Иоанновна решила объясниться с Эрнстом.

Бирон явился в этот вечер к ее светлости в особенно бодром, приподнятом настроении духа. Он понимал, что герцогиню необходимо «подстегивать», по его любимому, «лошадному» выражению, иначе она совсем сомлеет со скуки и наделает, чего доброго, таких чудес, за которые ее удалят из Митавы. А ведь еще большой вопрос: потянет ли она его за собой?… Случай с Морицем, только чудом не разрушивший всех его горделивых, честолюбивых планов, заставил «милого Эрнста» стоять настороже, быть начеку.

– Ваша светлость, вы опять скучаете? Это видно по вашему лицу,  – начал ловкий «конюх», склоняясь на одно колено перед герцогиней и покрывая поцелуями ее руку.

Анна Иоанновна отдернула ее, хотя без гнева.

– А тебе весело, Эрнст Иванович? – насмешливо спросила она.  – Ишь, как ты разгорелся…

Бирон улыбнулся:

– Я не могу веселиться, ваша светлость, когда моя повелительница скучает.

– Ого? Ты – такой верный раб?

При слове «раб» Бирона передернуло. Впрочем, эту резкую фразу он сейчас же поспешил «смягчить», переделать по-своему:

– Когда солнце не светит, все люди становятся несчастными, хмурыми… Я хотел предложить вам, ваша светлость, какое-нибудь развлечение… Вполне необходимо встряхнуться…

– Какое же развлечение может быть в этой проклятой Митаве? – апатично произнесла Анна Иоанновна.

Бирон, знавший слабость герцогини к охоте, живо воскликнул:

– А охоту устроить, ваша светлость? Мои егери напали на след нескольких кабанов. Правда, это – опасная охота, но такой великолепный Немврод, как вы, не должен бояться ничего! – И он близко нагнулся к Анне.  – И притом ведь около вас буду я, который готов отдать последнюю каплю крови за счастье увидеть хоть одну улыбку на вашем лице!..  – страстно произнес он.

Анна Иоанновна блаженно улыбнулась.

– Ах, до охоты ли теперь, Эрнст Иванович! – уже расчувствовалась она.  – Да как-то и неловко теперь выйдет. Время такое тревожное, сам знаешь. «Вот,  – скажут,  – идет заваруха, а наша герцогиня охотами себя тешит». Пообождем уж малость…

– В таком случае не устроить ли бал? Вы, ваша светлость, не должны забывать, что вы – герцогиня Курляндская. Отчего бы вам не показать митавскому обществу, что все происшедшее – пустяшная комедия для вас – герцогини и племянницы императора?

– Пожалуй… А то на самом деле подумают, что презренный раб Меншиков нагнал и на меня, русскую царевну, такого страха, что я боюсь высунуть нос из своих покоев. А я на него плевать хочу! – сразу всколыхнулась Анна Иоанновна.

Одно лишь имя ненавистного ей человека привело ее в состояние бешенства.

Бирон довольно улыбнулся и тотчас произнес: