Герцогиня и «конюх»

– И сделали бы хорошо, мой милый Бирон, так как у ее светлости находится доктор. Ее светлость нездорова.

– Что вы хотели…  – начала было герцогиня.

Но Бирон фамильярно перебил ее:

– Ах, ваша светлость, у вас доктор? Благодарите судьбу!

– Послушайте, Бирон!..  – вспыхнул Бестужев.

– Ах, оставьте, ваше высокопревосходительство! – все так же преувеличенно громко и развязно продолжал обер-камер-юнкер.  – Во-первых, моя уехавшая сестра шлет вам свой поклон, а во-вторых, я продолжаю настаивать, что я чрезвычайно рад, что у ее светлости находится доктор.

При словах «моя сестра шлет вам поклон» Бестужев изменился в лице.

– А… а на что вам понадобился доктор? – быстро оправился от еле заметного волнения резидент и гофмаршал.

– Дело в том, ваша светлость, что ваша любимая лошадь Маркиза Помпадур серьезно захворала. Зная, как вы, ваша светлость, любите ее, я решился потревожить вас в столь поздний час. Но, может быть, это к лучшему? Может быть, присутствующий здесь доктор не откажет в милосердии бедному животному?

Мориц вскочил. Край его плаща распахнулся и обнажил блестящий мундир.

– Наглец! – загремел Мориц.  – Если ты – конюх, так ты должен знать, что животных лечат не те доктора, которые лечат людей.

Бирон смертельно побледнел и отшатнулся.

Это слово «конюх», случайно вырвавшееся у принца и брошенное прямо в лицо обер-камер-юнкеру, было равносильно для того удару хлыста, потому что Бирон (Бирен) не мог похвастаться знатностью происхождения: он был сын низшего служащего при дворе прежних Кетлеров.

– За подобное оскорбление вы дадите мне сатисфакцию! – перехваченным от бешенства голосом прохрипел Бирон.

– Я?! Тебе? Да ты, любезный лошадник, с ума сошел! – расхохотался Мориц, но вдруг спохватился и повернулся к герцогине:  – Простите, ваша светлость, что в вашем высоком присутствии я позволил себе произнести несколько резких слов по адресу этого шута. Но его нахальство взорвало меня.

Бирон не сводил горящего гневом взора с лица Анны Иоанновны. А та совсем растерялась, не знала, что ей делать, как поступить.

Эту тяжелую сцену окончил Бестужев. Он заявил:

– Я, как гофмаршал двора ее светлости, принимаю на себя миссию выяснить завтра же для обоюдного соглашения то печальное недоразумение, которое только что произошло. А пока, опять-таки как гофмаршал, я хочу напомнить, что в настоящую минуту ее светлость нуждается в покое. Доктор, мы можем отправиться с вами вместе. До свидания, господин Бирон, завтра мы увидимся.

Бирон, никому не поклонившись, вышел из гостиной.

Бестужев, низко склонившись перед герцогиней, пошел в ее будуар.

– Следуйте за мною, ваше высочество,  – тихо шепнул он принцу и скрылся в будуаре.

Мориц порывисто обнял Анну Иоанновну.

– Итак, дорогая Анна, все кончено? Вы согласны быть моей женой? – спросил он.

– Да!..  – счастливым шепотом вырвалось у герцогини.

– О, в таком случае я буду гордо и смело бороться за корону! Знаете ли вы, какие силы таятся во мне, как безумно горд и честолюбив я, как я владею шпагой и какой я великий полководец?

– Ваше высочество, пора!..  – послышался голос Бестужева из будуара.

– Прощайте, Анна, моя дорогая невеста, нет, нет: до свидания! – воскликнул Мориц.

Когда он вместе с Бестужевым ушел, у Анны Иоанновны вырвалось восклицание:

– Наконец-то счастье улыбается и мне!..

III Черные тучи

Митава ликовала.

Последнее заседание сейма ознаменовалось событием огромной важности: подавляющим большинством голосов был избран новый герцог, и этим герцогом оказался граф Мориц Саксонский.

Тихие, буколические улицы и площади старонемецкого городка расцветились яркой иллюминацией.

– Да здравствует герцог! Да здравствует герцогиня! – неслись по улицам громкие возгласы.

Почти ни для кого в Митаве не являлось секретом, что, получив курляндскую герцогскую корону, Мориц возьмет за ней и ее приданое: вдовствующую герцогиню Анну Иоанновну.

Когда эти возгласы толпы ворвались в окна мрачного герцогского замка, Анна Иоанновна задрожала от радостного волнения.

– Он победил! Он победил, мой красивый, блестящий принц Мориц! Где же он? Что же он не едет ко мне?

Анна Иоанновна, эта тучная, рыхлая женщина, словно волшебством преобразилась. Она бегала по анфиладе комнат своего замка-темницы и возбужденно шептала:

– А где же Петр Михайлович? И он не едет. Да что они все: с ума посходили, что ль? – И она с какой-то порывистостью набросилась на свою гофмейстерину Эльзу фон Клюгенау.  – Милая баронесса, вы слышите эти клики?

– Да, ваша светлость…

– А знаете ли вы, милая, что это значит?

– Избрание нового герцога, ваша светлость,  – еле заметно усмехнулась придворная дама.

– И только? – гневно вспыхнула Анна Иоанновна.  – Вы ошибаетесь, любезная. Это означает и избрание народом мне супруга.

Это нетактичное, более чем странное в устах герцогини и русской царевны восклицание повергло в изумление чопорную немку.

– О! – только и вырвалось из ее уст, сложенных бантиком.