Герварт Вальден — куратор нового искусства. Жизнь и судьба

Это конец. В процессе обсуждения Первого Немецкого осеннего салона именитые критики сами вынесли себе приговор. О мертвых или хорошо, или ничего. Они растратили себя на крики и проклятия. Я бы с радостью позволил им еще чуть-чуть насладиться природой, уютным местечком под солнцем, а персонально г-ну Роберту Бройеру — домиком Веркбунда^{4}. Слишком поздно. Вот лежат они плашмя на чудесной поляне, которая была для них искусством, мертвые, бездыханные. Но почтить их память надо. Для этого можно больше не утруждать себя поездкой в Грецию, цитировать господина Герострата, теперь у нас своих полно. Старый добрый Фритц Шталь. Человек чести. Ничего плохого нельзя сказать об ушедшем. Господи, он ничего не понимал в искусстве. Многие другие люди тоже не понимают, но это не мешает им быть полезными членами человеческого общества. У него, как и у всякого другого, был свой Рафаэль и свой Рембрандт, он знал, как выглядел Гёте. Он даже знал, что Руссо был самоучкой. У него, как и у многих других, была плохая память на номера домов, однако в его случае это приняло форму болезни. Но, в конце концов, каждый человек плохо видит в шторм^{5}.

Поскольку шторм нельзя изобразить, он для этого недостаточно естественен, то Фриц Шталь так и не открыл его для себя. К тому же он застил ему глаза. Многие люди вообще не могут запомнить ни одного номера дома. Особенно если речь идет о сложных номерах. Мне, без сомнения, очевидно, что Фриц Шталь перенес или передвинул нашу выставку с Кёнигин-Августа-Штрассе, 51 на номер 50 или просто опечатался. Цифру 50 легче запомнить. 75 запомнить нельзя. Поэтому Фриц Шталь перенес или передвинул Первый Немецкий осенний салон на Потсдамерштрассе, 76 или просто опечатался. Этот номер более очевидный, его легко запомнить, проще, чем 75 и единицу, которую он сначала взял, а потом вернул назад. Кроме того, там сейчас стройка, на которой весной снова можно наблюдать, как растет трава. Теперь он лежит на лужайке. Что бы было, если бы ему пришлось запомнить нынешний номер постоянной выставки «Штурма» — 134а. Господин Шталь мог легко принять букву А за букву Х, а само число могло привести даже его в неописуемый восторг. Лишь одну боль причинил я этому человеку: ему было строго запрещено смеяться над «глашатаями искусства будущего». Он был по природе солнечным человеком и хотел смеяться. А теперь уж поздно. Я бы разрешил ему, в порядке исключения, смеяться до колик, до смерти. Он умер от злословия. Он был человеком чести, в общем и целом. И его наследие еще не раз предоставит нам возможность сделать то, что было запрещено ему: смеяться.