Гесериада

— Бедная ты, моя невестушка! Не ясно ли, что кажет он тебе только тень свою, именуемую государем десяти стран Гесер-ханом? Направив государственные дела Кюмэ-хана Китайского, прожил он три года в браке с Кюнэ-гоа и приехал. Теперь живет возле своей Рогмо-гоа, а к тебе вот и не является. Ты же, милая, бедняжка моя, маешься с такой-то красой! Бросишь взгляд туда — будто десять тысяч людей смеются, бросишь взгляд сюда — будто десять тысяч людей смеются! Женюсь я на тебе?

— Ого, дядюшка мой Цотон, к чему эти твои речи? Пусть соберется сюда десять тысяч Цотон-нойонов; разве сравняются все они с одною тенью моего Гесера в сновиденьи моем? Пусть услышит эти твои речи вышнее синее вечное небо! Пусть услышит их дольняя Матерь Земля-Этуген, зеленый покров, Златонедрая! Если же слышали все одушевленные твари — пусть уши у них оглохнут, пусть глаза ослепнут! Разве не таковы эти твои речи, что их и вымолвить невозможно? Замолчи, отведай чаю с шулю и выпроваживайся! — С этими словами она выпроводила его, подарив милостыней с великого пира, «несолоно хлебавши».

Цотон-нойон уехал, но через семь-восемь суток является опять и ласково обращается к Тумен-чжиргаланг:

— Ах, ты милая, добрая бедняжечка, невестка моя! Разве же не видно, как ты мучаешься лютейшею из мук? Женюсь я на тебе?

— Ах, дядюшка! Не по-человечески ли я говорила прошлый раз? Разве покинул меня мой Гесер-хан, сын тэнгрия из чистой области Тушит, государь десяти стран света? Разве отдал меня тебе, Цотон-нойону, дяде своему? Разве я не отказывалась идти за тебя, считая тебя негодяем? Разве ты заметил во мне, своей невестке, ветреность или ревность? Пока пред тобой не соблюду мое имя, какое будет мне имя? И она крикнула:

— Эй, кто там есть? Дворовые-хоронские ребята! Тащи сюда свои батоги!

Отстегали они, не разбирая, и Цотон-нойона, и его коня, забрали у него коня и пустили пешим.

Так что в свой дом, находящийся в одном месяце пути, Цотон-нойон добрался только в два месяца. Меняя кожу свою, Цотон-нойон должен был употреблять в пищу крепкий бульон «шица», пока не поправился.

Пересидев дома семь-восемь суток, Цотон-нойон думает: «Посмотрим, как я не найду средства тебя-то, Тумен-чжиргаланг, разлучить с Гесером!» И он поехал к заклятой яме, запасшись провизией на сто дней. А яма была такая, что могла предрекать в образе привидевшегося во сне человека все то, что случится с кем: порадует ли его будущее или принесет скорби. Приехав к этой своей заклятой яме, он там и лежал, пока не истекло три месяца, но за этот срок ничего особенного не привиделось Цотону.

— Э, — говорит Цотон, — что это за странный случай: то ли заклятая яма теряет свою предвещательную силу, то ли здесь-то и надлежит мне, Цотону, проявить всю свою настойчивость? — И вот он пролежал еще девять суток, теперь без всякого продовольствия. В последнюю ночь девятых суток Цотону во сне привиделся человек, который говорит ему такие слова:

— Надобно стакнуться с пастухом коров Тумен-чжиргаланг и вот чего налить в три чаши: в одну чашу до краев налить крови, в другую до краев налить хороцзы, трижды перегнанной молочной водки, а в третью до краев налить кислого молока — тарак. Сверху чашу плотно прикрыть и поставить, привязав к дверной петле в юрте у Тумен-чжиргаланг. Когда та, загасив лампаду уснет, пусть ее окликнут: «Барыня! Коров телки сосут!» «А скольких сосут?» — наверно спросит она. Тогда пусть отвечают: «Сотню сосут». Не беда! Должно быть, отзовется та и заснет. Но, дав ей уснуть, пусть опять окликнут: «Барыня! Коров телки сосут». Спросит: «А скольких сосут?» Говорите: «Тысячу сосут». Опять она тоже, должно быть, станет засыпать со словами: «Не беда!» И опять надобно ее окликнуть: «Барыня! Телки коров сосут!» «Скольких же сосут?» — спросит. Надобно сказать тогда: «Всех до одной сосут!» — «Ой, батюшки!» — всполошится она и вскочит: «Никак все дойное молоко уйдет!» И как прольет она тут содержимое трех чаш, вот это-то и будет настоящее средство отворота Гесера от Тумен-чжиргаланг.

Тогда Цотон едет и подъезжает к табунщику Тумен-чжиргаланг. Было же так, что табунщик собирал свой табун в один косяк, и, когда забирался в средину его, то выходило, будто бы можно просто брать покинутый табунщиком косяк, будто бы табунщика и вовсе нет. Подъехав на близкое расстояние, Цотон обратился к табунщику с разговором:

— Ну, как, табунщик, ваш табун? Велик — мал, жирный — тощий? Табунщик отвечает:

— Ладно! Коли велик, так не скажешь ли ты: давай кое-сколько мне? Коли мал, так не велишь ли с нас правеж править? Коли тощий — так не велишь нам выговаривать? Коли жирный — так не прикажешь ли нас наградить?

— Я же тебя проучу! — говорит Цотон. — Смотрите, пожалуйста, как себя этот негодяй ведет! Мне в лицо он смеет говорить подобные слова?

И успел уже хлестнуть лошадь того по маковке:

— Сюда, сюда все табунщики! — закричал тот. — Дядя Цотон приехал грабить табун! Сюда!