Гесериада

Тогда все табунщики, как у них было условлено, окружили Цотона и принялись молотить его укрюками для поимки коней. Цотон-нойон пустился наутек, и вот, повстречав верблюжьего пастуха, завел ту же речь и с ним. Точно так же и верблюжьи пастухи в ссоре избили Цотона. Спасшись от них бегством и повстречав затем коровьего пастуха, он с тем же успехом побеседовал и с ним. Убежав от коровьих пастухов, явился он к овечьим. И опять заводит речь с овечьим пастухом о состоянии его стада. Вышла такая же ссора, как и с табунщиком. Тогда Цотон украл себе на леченье большую овцу и ушел высоко в горы на поправку. Поправившись, Цотон-нойон однажды поздно вечером, в изрядные сумерки, является к человеку, заведовавшему пастьбой телят у Тумен-чжиргаланг и с глазу на глаз заводит с ним речь о том, кому же из пастухов пяти родов скота живется у них лучше всех, а кому — хуже всех? Телячий пастух и говорит:

— Что у нас хорошего? Дождь — не говори, что дождь. Зной — не говори, что зной. Грязь — не говори, что грязь: разве же не правда, что мы должны неотступно ходить следом за множеством телят? Если же взять, скажем, табунщиков, то они сколько душе угодно ездят верхом на меринах, сколько душе угодно пьют тепленькой арьки. Разве же это не жизнь в полное свое удовольствие? А какая разница между прочими четырьмя родами скота? Разве та, что если кто и страдает — так это мы!

— Так-то, — говорит Цотон. — Ну, а чем вы мне сможете отплатить, коли я сделаю ваше житье еще лучше, чем у тех четырех родов пастухов?

— Эх, — отвечает телячий пастух, — чем бы только мы поскупились для своего дядюшки Цотона? Что только посильно раздобыть — все бы отдали! А нет, так и свое, что ни есть у нас, отдадим!

— А ведь я бы, пожалуй, мог осчастливить вас, моих болезных! — говорит Цотон.

— Вот-то благодать! — радуется телячий пастух. Зарезал теленка и предложил Цотону угощение. Тогда Цотон говорит телячьему пастуху:

— Налей в одну чашу крови, в другую — тараку, в третью — хорцзы и, дав ему подробное наставление, Цотон уезжает домой.

Телячий же пастух всем этим снадобьем наполнил три чаши, поставил и привязал; а ночью, когда Тумен-чжиргаланг потушила лампаду и заснула, окликает ее:

— Барыня, телята коров сосут!

— Скольких сосут?

— Сотню сосут!

— Не беда! — говорит она и дремлет, а пастух опять и опять окликает ее одними и теми же словами, что и раньше сказаны, пока не поднялась Тумен-чжиргаланг и, выбегая со словами «Как бы не кончилось все дойное молоко!», не пролила все, что было в трех чашах, привязанных к дверной петле. А это тройное от них испарение дошло до двенадцатиглавого Мангуса, и Мангус заболел. Велит тогда он подать себе свою красную гадальную нить и по ней принимается ворожить, отчего это он заболел; и вот что вышло: у государя десяти стран света, в особом уделе и в особом кочевье, есть некая особа, дивная красавица. — Видно, для меня пролиты три чаши с каким-то дурным снадобьем, налитые по наущению человека из заклятой пещеры. Посмотрим же, кто кого осилит! — говорит Мангус, и налив в три чаши тех же трех снадобий, он в свою очередь пролил их в дурное наваждение Гесер-хану. И заболел не только Гесер-хан, но эпидемия охватила и весь улус.

Тогда Рогмо-гоа с Цотоном отправились к Гесеровым прорицателям, Моа-гуши и славному Дангбо и стали выяснять дело:

— Хорошенько поворожите и дознайте, почему заболел Гесер-хан и почему это одновременно напали мор и болезни на весь улус?

Прорицатели поворожили на жребьях и вот что вышло:

— У нашего Гесер-хана в особом нутуке-кочевье есть, оказывается, некая особа, собою очень пригожая, и есть, оказывается, у Гесера некий злоумышленный родственник, который, умыслив нечистое против Тумен-чжиргаланг, добился из заклятой пещеры дурного слова и по таковому пролил дурное снадобье Мангусу. Но Мангус отгадал причину своего недуга при помощи своей красной гадальной нити. А отгадав, он приправил ту же еду дурным наговором и пролил сюда: вот почему занемог Гесер; отсюда же, оказывается, постепенно пошла зараза и мор по всему улусу.

— Что же теперь делать, чтобы поправить беду? — спросили они прорицателей.

— Пусть Рогмо станет сущим морем хитрости, и тогда ту особу с успехом можно будет изгнать, а лучшего средства и быть не может: вот ведь какое нечистое дело выходит! — сказали прорицатели.

Вернулись домой, Рогмо-гоа с Цотоном послали к Тумен-чжиргаланг гонца и приказали передать ей:

— Люди говорят, что и болезнь Гесера, и зараза, и мор во всем улусе пошли от тебя, и велят тебе убираться куда глаза глядят. Если, говорят, она уйдет — пройдет и Гесеров недуг, а не то — как бы ни кончилось худо!

— Я, Тумен-чжиргаланг, понимаю смысл твоей речи, гонец! Может ли Гесер изгонять? Это твои господа, Рогмо и Цотон изгоняют, а говорят, будто изгоняет Гесер. А вернее, что и это преступление — дело рук Цотона! Так как Гесер меня не стал бы изгонять, то выходит, что изгоняют меня Рогмо с Цотоном. Я уйду: да здравствует же мой государь, Гесер-хан, сын Могучего Вечного неба!

* * *