Гесериада

— Спустись-ка на него, бедненький Ворон, да веди свою речь!

— Нельзя, нельзя! Негоже мне спускаться на эту твою требуху! — отвечает Ворон.

— Совершенно справедлив этот бедняга, Ворон! — говорит хан и режет для него кобылу.

— Спускайся на нее.

— Полно, — отвечает Ворон. — Я и не помещусь на этой твоей требухе! Странствуя для вашей пользы, обломал я в концах милые крылья мои, летающие по вольной воле в синем небе; притупил я свой клюв, кормильца моего; поизносил я когти на ногах своих, на ногах, по вольной воле скакавших по Златонедрой Земле!

Тогда говорит Шиманбирэцза:

— Разве же не справедливы сетования этого бедняжки, Ворона?

И он зарезал своего восьмилетнего сына:

— Ну, теперь спускайся и веди свою речь!

Но Ворон недоволен и этим и, махая крыльями в небе, говорит:

— Долетал я до верховного Хормусты-тэнгрия. У Хормусты-тэнгрия есть, оказывается, три дочери-красавицы: одну, может быть, он и отдал бы, если хан попросит; другую — можно бы насильно взять, а третью — своровать. Но свиреп Хормуста-тэнгрий, и потому, вероятно, ты, хан, ничего не добьешься!

Тогда подставляют Ворону золотой шесток и опять просят, спустившись на него, продолжать рассказ. Опять отказывается он спуститься и говорит:

— Есть три красавицы дочери у преисподних драконовых ханов, есть три красавицы дочери и у срединных асуриев. Но велика сила драконовых царей, свирепы асурии, а потому, вероятно, ты, хан, никак не сможешь взять дочерей у этих ханов. Какую б из них, однако, ни взять, эта добыча была б равносильна хормустинской. К чему мне перечислять дальнейшие подробности?

Когда он высказал это, подставляют ему два шестка — серебряный и железный: только бы он продолжал, усевшись на любой. Но Ворон не спускается и опять говорит:

— Так вот! Долетал я в тибетской земле и до государя десяти стран света, милостивого Гесер-Мерген-хана. Отцом ей приходится Сенгеслу-хан: такая, говорят, есть у Гесер-хана супруга Рогмо-гоа!

— Когда стоит Рогмо-гоа, то совершенно подобна она сосне, одетой дорогим штофом, хонхойя-маннук, а когда сидит, то подобна княжеской белой юрте, в которой поместятся пятьсот человек. Над правым плечом у нее кружится золотой комар, а над левым плечом у нее кружится серебряный комар. Повернется она направо к солнцу — будто бы тает; зайдет налево под сень луны — будто бы стынет. И кажется, будто в ночном сиянии ее красоты можно стеречь стотысячный табун.

— Так несравненно прекрасна она!

— Юрта ее — княжеская белая юрта, в которой могли бы жить пятьсот человек: покрыта она покровом из штофа маннук-хонхой; веревки-подвязки на ней из нервущейся вчетверо ссученной шелковой дратвы, а для подпоры стоит в ней золотая колонна.

— В юрте у нее есть большой субурган и драгоценность чиндамани, — волшебный талисман. Книги для чтения у нее — два спасительные нома, златописанные Ганджур с Данджуром. Есть у нее и уголь без трещины.

— А про Гесер-хана сказывают, что его нет дома, что он отправился в поход на двенадцатиглавого Мангуса догонять — ворочать свою ханшу Аралго-гоа, и он еще и не возвратился.

— Хоть есть дочери и у вышних тэнгриев, и у срединных асуриев, и у преисподних драконовых царей, но уж с Рогмо-гоа им не сравниться! И хан, и все великое войско на нее не нарадуются!

— Ну же, Ворон, спускайся сюда! — говорят ему, подставляя деревянный шесток. Не спускается Ворон. Разгневался тогда Цаган-герту-хан:

— Погоди же, негодный! Или ты, негодный, небом ниспосланная птица? Не мною ли ты вскормленный, не мною ли посланный Ворон? Берет он свой лук со стрелами и нацеливается: с перепугу упал Ворон в золу и попался.

— Вот так! — говорит хан. — Что такое ты там толкуешь о Рогмо-гоа? Повтори-ка свой рассказ! И Ворон опять перечислил все по порядку, одна за другим.

— Эх, — говорит хан. — Если все это правда, то Рогмо-гоа столь же прекрасна, как речи этого Ворона. А если все эго ложь, то сколь же красноречив Ворон! Ну, Ворон, ступай-ка и ешь свою требуху!

* * *

Послать бы тогда им к ней конный отряд, но ехать далеко: когда-то доедут?

2 Смотрины-разведка и сборы ширайгольцев в поход

И вот отправляются на смотрины гении-хранители тамошних трех ханов, обернувшись небесною птицей Ганга: гений-хранитель Цаган-герту-хана, Уркун-цаган-тэнгрий, обернулся белыми ее головою и грудью; гений Шара-герту-хана, Шара-уркун-тэнгрий, обернулся желтым ее станом, а гений Хара-герту-хана, Хара-уркун-тэнгрий, — черным ее хвостом.

Итак, отправляются в путь гении-хранители трех ханов, обернувшись небесною птицей, Ганга, которая садится рано поутру на вершине дымника Гесер-хановой белой юрты-дворца, в которой могли бы жить пятьсот человек. С шумом содрогнулось непоколебимое жилище, порвались обе нервущиеся шелковые подвязки, погнулась несгибаемая золотая колонна. В ужасе вскакивает Рогмо-гоа и, одевшись, прибегает она к своему Барс-богатырю, которого Гесер особенно любил из всех тридцати богатырей и пожаловал, оставивши в хороне-дворе своем попечителем. Прибегает и со слезами окликает его: