Гештальт-терапия. Отношение и Практика атеоретического эмпиризма

Джим Симкин, чья мудрость обычно выражалась в форме шутки, однажды рассказал о том же в истории, как одна дама пошла к раввину с просьбой о «броши» для рождественской елки. Будучи весьма ортодоксальным, тот извинился за то, что приходится говорить о таких сувериях, как освящение дерева, и предложил обратиться к раввину реформистской конгрегации. Тот тоже отказался и порекомендовал другого - раввина конгрегации нового поколения. И вот дама просит этого последнего сделать «брошь» для рождественской елки, и тут раввин говорит: «Рождественской елки? Не возражаю; но что такое "брошь"»?

Если нечто подобное произошло с Гештальт-терапией, то и она не избежала, так сказать, исторического закона, действие которого наблюдается в сворачивании общественных движений и даже цивилизаций, которые, как отмечали Шпенглер, Тойнби, Сорокин и другие, имеют свою весну, свое лето, осень и свою зиму.

Есть одна тема, которой хотелось бы коснуться, поскольку без этого данная ретроспекция истории «Гештальта после Фритца» была бы неполной. Кроме разговора о сильном проникновении Гештальта в страны и культуры, необходимо вспомнить и о разделении Гештальта - разделении, отражаемом в различии во взглядах представителей Восточного Побережья и Западного Побережья, разделении, которое теперь разошлось по всему свету в виде двух контрастирующих ориентации.

Деление на Восток и Запад на самом деле является разделом целого на две части, однако с течением времени оно стало отражать растущую оппозицию, с которой Фритц Перлс и его деятельность столкнулись в лице его старых единомышленников, оппозиция в зародышевом состоянии существовала, когда он был еще жив, когда только начал обосновываться на Западном Побережье.

Неудивительно, что сторонники Фритца, активно соперничавшие с ним в Нью-Йорский период (как часто вспоминал Симкин), только усилили противодействие, когда Фритц избрал свою антитеоретическую и интуитивистскую позицию, когда такие выражения, как «дерьмо собачье» и «мозгодер» запестрили в его лексиконе, когда он подумывал о книге по Гештальт-терапии со своими новыми друзьями и единомышленниками. Легко понять, как они не только отчуждением ответили на отчуждение, но и, приняв триумф Фритца на Западном побережье за поражение, жаждали его несостоятельности. Тонкие и сдержанные в выражении своего неодобрения при жизни Фритца, после его смерти они стали порочить его, желая похоронить его и свести к минимуму его след в анналах истории, по крайней мере в смысле лишения его превосходства в отношении Лауры Перлс и Пола Гудмена.

Публичное выражение этой критики породило своего рода контрреформу, или «реставрационный» период в истории Гештальта, уже объявленный, когда Пол Гудмен счел для себя возможным раскритиковать Фритца на мемориальном собрании, «праздновать» которое вызвалась группа из Нью-Йорка вскоре после панихиды в Сан-Франциско в Массонском Зале. Главной вехой в выражении этой критики стала статья Исадоры Фрома «Реквием по Гештальту» [80], где в рассказе о своей тренировке Фритцем он обвиняет его в неспособности дать Гештальт-терапии теорию, что вполне удалось Полу Гудмену [81]. На мой взгляд, д-р Фром не только принял сторону своего братца Пола против его эдипова конкурента, но и заявил исподтишка о себе как о представителе Пола Гудмена среди живущих.

За этим можно заметить, как постепенно переписывается история Гештальт-терапии на страницах «Гештальт-журнала». Фритца здесь показывают чуть ли не хиппи, утратившим серьезность, а преданность работе с группами объясняется его нарцистическими потребностями и легкомыслием. Его критикуют за отсутствие интереса к теории, обвиняют за чрезмерную преданность технике. Стали даже поговаривать и в книгах, и в статьях, что Фритц вовсе и не практиковал в Калифорнии. Если прочтете, то найдете там, что он лишь демонстрировал Гештальт-терапию, а не лечил. В итоге гений Фритца был представлен «официальному свету» как интеллектуальный и моральный упадок.

Как я уже отмечал, когда Рикардо попросил меня впервые выступить по «Гештальту после Фритца», особенно я не переживал. Однако затем я прочел все, что было по этому поводу написано о Гештальте, я перечел каждую строчку Пола Гудмена (чьи формулировки мне никогда особенно не нравились, они полны мистификации), и в результате у меня появился настоящий мотив высказаться. Для меня стало как никогда ясно, что Гештальт, однажды появившись как революционное движение, породил ортодоксальность. Макс Вебер отмечает, что в истории каждой религии наступает переход от «харизматической стадии» к «стадии бюрократической». Когда устоявшаяся церковь обвиняет тех, кто не следует «священному писанию», это означает, что наступила бюрократическая стадия.

Исадора Фром утверждает, что Гештальт (харизматический) Западного Побережья подвергает опасности движение - но мы-то знаем, что настоящая опасность для любого движения кроется не в его гибкости, а в его закоснелости.