Гессенская волчица

В Менделееве всё выдавало человека учёного, интеллигентного – его растрёпанные волосы, мечтательные глаза, манера держать себя. И даже одетый по случаю форменный сюртук Министерства финансов, украшенный шитыми звёздами тайного советника, не мог придать ему чиновничьего лоска. Совсем иное зрелище представлял из себя Шарапов. Окладистая борода, колючий взгляд, какая-то настороженность, заметная в движениях. Именно с него Аликс решила начать.

– А Вы очень зло пишете, Сергей Фёдорович. – Императрица взяла лежавшую на столе газету, нашла в ней интересующую фразу. – Из-за этого, кажется, закрыли Вашу газету? «Петровское дворянское древо в России, основанное на табели о рангах, древо заграничное и у нас столь же бесплодное, как и евангельская смоковница».³⁰⁵ Чем же так провинилось наше дворянство? Или Вы замахнулись на деяния великого Петра?

– Я не могу не признать множества заслуг Петра Великого, Государыня, но сознаюсь, что был бы неискренен, ежели бы вторил общепринятым восторгам. Менее других люблю за его увлечения западною культурою и попирание всех чисто русских обычаев. Невозможно насаждать чужое сразу, без переработки. Быть может, это время, как переходный период, и было необходимо, но мне оно несимпатично. Царя Иоанна Грозного попрекают жестокостью, дескать, много крови пролил, но ведь Пётр казнил гораздо больше, а сколько народа загнулось от непосильного труда?

Императрица не перебивала, слушала внимательно, и Шарапов продолжал:

– Флот построил немалый, верно, но всё из сырого дерева, и уж сразу после смерти Петра флот тот весь сгнил. Самое страшное – было искоренено русское начало, после чего уже и самодержавная власть постепенно стала превращаться во власть чиновников. Самодержавие обратилось в самодержавие министра, в самодержавие директора и даже столоначальника. И я уверен, Ваше Величество, что оживи ныне царь Пётр, да увидь наших чиновников-лихоимцев, он бы сам бил их своей палкой!

– Но Вы же знаете, что в мае созывается Земский собор, по предложению Николая Павловича! – голос Императрицы стал более жёстким. – Мы желаем знать чаяния нашего народа!

– Государыня! После этого известия по всей России молят Всевышнего о благополучии Вашего Величества! Поверьте, что нет ни единого села, где бы не говорили о царской милости, о Земском соборе. После ограничения еврейского засилья это второй важный шаг, который сделан за прошедший год. Россия тяжело больна и наш долг – вылечить её. Я уверен, что лекарство – не новая теория, а здравый смысл. Он затуманился и исчез у нас за странными и нелепыми понятиями о либерализме, реакции… Его надо отыскать и восстановить, и тогда правительство сможет править, а народ – жить. Да, я порою пишу очень зло, ибо вижу своим долгом будить русскую заснувшую мысль, указывать невежественным и легкомысленным современникам, какие громадные богатства лежат под спудом, какой свет ума и национальной русской мысли заблестит впереди.

Шарапов говорил горячо, очень искренне, глаза его излучали какую-то несокрушимую уверенность в своей правоте.

– Ваше Величество! – вмешался канцлер. – Сергей Фёдорович не просто талантливый писатель, болеющий душою за Россию. Он замечательный сельский хозяин, который на практике показал, как можно и нужно работать. В своей усадьбе он создал мастерскую по производству конных плугов, которые пользуются спросом у крестьян из-за удобства, простоты и дешевизны.

– Я даже прочитала брошюры Сергея Фёдоровича по сельскому хозяйству, и они меня весьма заинтересовали, – сообщила Императрица.

– Я весьма польщён, Государыня. Я на практике попытался хозяйствовать по-новому и считаю, что мне это удалось. Наши либералы-западники уверяют, что русское сельское хозяйство должно пройти по тому же пути, что прошла Европа. Категорически не согласен! – Шарапов замотал головой из стороны в сторону. – Россия – это не Европа!

– В чём же такое отличие заключается? Мне всегда казалось, что Россия – это часть Европы!