Гессенская волчица

– Серж мне рассказывал одну презабавную историю про Вильгельма, – вспомнила Элла. – Ты же знаешь, что Вилли обожает всякие иностранные мундиры, вероятно, у него их больше, чем у любого иного монарха. Твой тесть назначил его шефом Выборгского полка, и вот в 1888 году Вилли в Красном Селе обходил строй полка, в русском мундире. Заметив, что у горнистов в руках серебряные трубы, спросил, за что полк был награждён такими высокими знаками отличия. Горнист тут же отчеканил – за взятие Берлина в 1760-м году, Ваше Императорское Величество!³²⁸ Бедный Вилли так растерялся, что не знал, как ему реагировать, а Александр Третий наградил горниста десятью рублями за находчивость.

Аликс рассмеялась и напомнила сестре, что ведь когда-то кайзер был влюблён в неё и не скрывал своих чувств. Элла досадливо отмахнулась, а затем не удержалась и подпустила шпильку.

– Да ну, не напоминай мне про Вилли, это так давно было… А вчера я заметила, как на тебя смотрел Орлов, какими восхищёнными глазами. Влюблёнными глазами…

Аликс мгновенно вспыхнула. Красные пятна покрыли её лицо, в глазах появилось необычайное смущение. Стараясь не смотреть в глаза сестре, Императрица стала яростно протестовать:

– Элла, как тебе могло придти в голову подобное? Я удивлена! What nonsense?³²⁹

– Милая, я лишь сказала то, что заметили все присутствующие. И Серж, и Сандро с Ксенией…

– Вздор и ещё раз вздор! – в голосе Аликс явственно зазвучал акцент, вызванный волнением. – Орлов – верный слуга престола, доблестный офицер, и смотрел он на меня, как на русскую царицу! Как тебе не стыдно, Элла? Ты же прекрасно знаешь, что память Ники для меня священна, что в моей жизни уже никогда не будет иного мужчины…

Императрица встала, подошла к окну, чтобы спрятать свои глаза, в которых царила растерянность.

– Ну, не сердись, моя маленькая Алике, – Элла подошла к сестре и нежно обняла её. Повернула к себе, посмотрела прямо в глаза. – Что с тобой? Ты испугана?

– Я порой не знаю, что со мною творится! Элла, если бы не воля Николая, чтобы я заняла российский престол, я бы ушла в монастырь, чтобы там в молитвах найти успокоение души. Но я не могу сделать этого, не могу… Каждый день я несу свой крест, встречаюсь с министрами, с придворными, и меня не покидает страх, что я что-то делаю не так, как должно! – голос задрожал, но Аликс справилась с волнением. – Я больше года провела в стенах Зимнего, лишь раз его покинув, когда хоронили Ники… Поездка в Москву вызывает у меня невольный страх, я никому не могла признаться, но тебе скажу. Ведь там будет масса разного люда, тысячи, десятки тысяч. Что мешает бомбистам затесаться среди толпы? Что мешает им снова попытаться совершить злодеяние?

Элла поспешила успокоить сестру, что ей нечего беспокоиться, ибо те меры, которые планируются для охраны коронационных торжеств, не позволят никаким бомбистам даже приблизиться к императорскому кортежу.

– Ты же знаешь, сколько там будет войск, полиции, жандармов! Аликс! Поверь, что нынче охраны будет столько, что ты будешь в полной безопасности! Сейчас и в Петербурге всё совершенно иначе, чем год назад. Буквально за месяц на улицах появились многочисленные патрули Добровольной охраны. Хотя многие и недолюбливают их и прозвали «опричниками», стало спокойнее не только вокруг Зимнего дворца или Аничкова, но и во всей столице. И в Москве «Священная дружина» будет начеку…

– Я пока что не знаю Москвы, – грустно отозвалась Аликс. – Видела лишь на литографиях и картинах.

Прожив в Москве четыре года, Елизавета Фёдоровна всей душой полюбила этот город и его жителей, и теперь пыталась донести до сестры, что её страхи напрасны.

– Я уверена, что тебе понравится Москва. Я не знаю второго такого города, величественного, красивого. Петербург – это город европейский, где ни на йоту нет ничего русского. В Москве же пахнет Россией, там средоточение истинного русского духа. Когда я слышу звон московских колоколов, то сердце замирает. Пока мы жили в Петербурге, Серж говорил, что его жизнь – батальон, его интерес – рота, его мир – казарма, его горизонт – Миллионная, где квартируют преображенцы. После переезда в Москву, когда он стал общаться со многими людьми, я заметила, как стали меняться его интересы. Он разговаривал с купцами, принимал депутации московских рабочих… Сама атмосфера московская разительно отличается от петербургской чиновничьей затхлости. Хотя Петербург – официальная первая столица Империи, душа России именно в Москве!

– Мне уже несколько раз приходила в голову… затрудняюсь по-русски… а, вспомнила, шальная мысль, вот… Шальная мысль – перенести столицу в Москву! Я люблю мою новую страну. Она так молода, так полна сил и так много хорошего в ней, но крайне неуравновешенна и наивна. Я чувствую, что нужны перемены, что нужно что-то делать такое, чтобы жизнь в России изменилась к лучшему. Я знаю, что Ники очень любил Москву, восхищался великолепием древнего Кремля… Он мне даже говорил, что мечтает когда-либо восстановить обряды и костюмы московского двора, вместо европейских, введённых Им-ператором Петром.