Гёте. Жизнь и творчество. Т. 2. Итог жизни

Гёте отнес действие «Годов учения» в современную ему эпоху, точнее, в период между провозглашением независимости Соединенных Штатов Америки и революцией во Франции, то есть между 1776 и 1789 годами, и отразил в романе современные ему проблемы в том виде, в каком они представлялись ему после французских событий. И снова, как в «Вертере» и «Клавиго», «Великом Кофте» и «Гражданине генерале», в «Римских элегиях», «Венецианских эпиграммах» и «Разговорах немецких беженцев», перед нами — максимальное приближение к актуальным событиям современности, о чем не всегда вспоминает сегодняшний читатель «классика Гёте». Точно так же и «Вильгельм Мейстер» — не что иное, как попытка художественного освоения проблем, поставленных на повестку дня истории революционными событиями. Персонажи романа принадлежат к различным социальным слоям и позволяют, хотя бы частично, увидеть трудности, переживаемые представителями этих слоев, в контексте единого процесса общественного развития. Если, однако, обратиться к кружку Лотарио, то его участники — несомненные носители тенденций, которые Гёте считал желательными и всячески приветствовал, усматривая в них возможность разрешения глубокого конфликта между аристократией и буржуазией, разрядившегося в революции. А тот факт, что действие романа отнесено к дореволюционному периоду, не исключает и такую трактовку: быть может, намеченные в нем реформы сделали бы переворот излишним.

При изучении всех несомненных нюансов, которыми отличаются друг от друга отдельные группы персонажей, вырисовываются четыре социальных круга: феодальная аристократия старого типа с ее обветшалым, давно утратившим смысл этикетом и бесцельной тягой к представительству, на что тратится значительная часть состояния. Далее — буржуазия со своей заинтересованностью в успешном хозяйствовании и поисками самоопределения и самоосуществления. В этом смысле роман одновременно предлагает несколько вариантов в образах деда и бабки Вильгельма, его родителей, самого Вильгельма и Вернера, помышляющего об умножении и накоплении капитала. Следующий круг: театральный мир с его странствующим народом, с пестрыми, но также и серьезными образами. И наконец, аристократия, резко отличающаяся от аристократии первого типа. Эти аристократы стремятся разумно употребить свой капитал не только с пользой для себя, но и для общества в целом. Лотарио знаком с Америкой по собственным наблюдениям, и это знакомство сделало его сторонником аграрных реформ. Можно назвать эту группу «аристократией реформ», однако выводы этих аристократов проистекают не от какого-либо «социального сознания», а от стремления представителей этого сословия приспособиться к исторической ситуации. Лотарио хотел бы упразднить освобождение аристократов от уплаты налогов, так как ему «приобретение представляется вполне законным и чистым, лишь когда с него вносится положенная доля государству» (7, 417–418).

Лотарио высказывается за отмену «мудрствований ленного права» (7, 418), чтобы поместья рассматривались как всякая другая собственность и можно было делить их и продавать по частям, вовлекая всех «в живую, независимую деятельность» (7, 418). Он же выступает далее за облегчение бремени тягот, угнетающих крестьян (при этом, однако, не собираясь полностью их упразднить). Только приспособившись таким образом к новым условиям, показывает роман, аристократия может выжить. Так, аристократ Лотарио становится рупором буржуазных взглядов и требований, а буржуа Вернер, как всякий ограниченный человек, думает только о своих торговых делах и признается, что «в жизни не думал о государстве — все подати, пошлины и налоги я уплачивал потому, что так уж заведено» (7, 418).

Если Гёте вводит бюргера Вильгельма в круг людей, мечтающих о реформах и исповедующих «буржуазные» взгляды, это означает, что он надеется на союз аристократии и буржуазии на предмет совместных действий. При всем стирании классовых противоречий бюргер, правда, и в дальнейшем оставлен пребывать на более низкой — в сравнении с аристократом — ступени социальной лестницы.

Роман о Мейстере может быть прочитан также с позиций более широкого, историко-философского аспекта. Если вспомнить о высказываниях, содержащихся в эссе о Винкельмане от 1805 года, то персонажи романа воспринимаются как типичные представители «современного» человечества, которым отказано в «счастливой доле древних», в той воображаемой гармонии, которая, должно быть, всего лишь прекрасная мечта последующих поколений: «Человек в состоянии создать многое путем целесообразного использования отдельных сил, он в состоянии создать исключительное благодаря взаимодействию различных способностей; но единственное и совсем неожиданное он творит лишь тогда, когда в нем равномерно соединятся все качества. Последнее было счастливым уделом древних, в особенности греков, в их лучшую пору; для первого и второго предназначены судьбою мы, люди позднейших поколений» (10, 160).