Гёте. Жизнь как произведение искусства

Спектакль был сыгран дважды, после чего Гёте забрал пьесу и давал ее читать лишь некоторым своим друзьям, следя за тем, чтобы ее не переписывали. Как признавался он в письме Карлу Теодору фон Дальбергу, она «слишком небрежно написана, чтобы из придворного театра сразу же отправиться в большое плавание»[715]. Ко дню рождения герцогини в 1781 году спектакль был показан еще раз, но произвел уже не столь сильное впечатление. Гёте продолжает улучшать и доводить до совершенства написанное. Эта драма не отпускает его. Он надеялся, что сможет переложить ее в пятистопный ямб еще до отъезда в Италию, однако закончить работу ему удается уже в Риме. Что касается сюжета и содержания, то здесь Гёте почти ничего не меняет. Быть может, он и хотел бы что-нибудь изменить, но слишком сильно довлеет над ним первоначальный замысел.

Для создания этого первого, изначального варианта Гёте потребовалось всего шесть недель, выпавших на то неспокойное время, когда ему приходилось ездить по герцогству, вербуя рекрутов. Поначалу он сам пытался создать необходимый творческий настрой. В комнату, расположенную рядом с его кабинетом, он приглашал музыкантов, и те играли, пока он работал над пьесой. «Прелестные звуки музыки постепенно освобождают мою душу от пут протоколов и актов. В соседнем зеленом кабинете играет струнный квартет, а я сижу и призываю далекие образы. Думаю, сегодня закончу одну сцену»[716].

То духовное пространство, которое он открыл для себя в «Ифигении», было предельно далеко от нужд и забот реальной жизни. Находясь в Апольде, Гёте пишет Шарлотте фон Штейн: «Здесь моя драма совершенно не желает продвигаться вперед (вот проклятье!), но царю Тавриды надлежит выражаться так, как будто он ни сном, ни духом не ведает о голодающих чулочниках в Апольде»[717]. Два дня спустя он сообщает герцогу, как проходит отбор рекрутов, которых «измеряют и осматри вают»[718]. Покончив со служебными делами, «я поднимаюсь в свою старую крепость поэзии и колдую над своей дочуркой [Ифигенией]. В нынешних обстоятельствах я, впрочем, понимаю, что излишне церемонничаю с этим добрым даром богов, и теперь у меня появилось время, чтобы по-домашнему сойтись со своим талантом, если я в своей жизни хочу создать еще что-нибудь»[719].

Гёте сам удивлен, как успешно продвигается его пьеса, невзирая на неблагоприятные внешние обстоятельства. Он снова чувствует свою гениальность, «добрый дар богов». Он обещает себе в будущем относиться к нему иначе. Что касается насущных дел и окружающих людей, то ему, по-видимому, удается оградить себя на время работы. «Сейчас я живу с людьми этого мира, ем, пью и веселюсь с ними вместе, но почти их не чувствую, потому что моя внутренняя жизнь неизменно идет своим ходом»[720]. Незримо для других его мысли играют «прекрасный концерт»[721].

Его камерная пьеса без повышенных тонов, с легкими диссонансами и примиряющим финалом действительно напоминает прекрасный концерт – для некоторых читателей и тогда, и сейчас, пожалуй, даже излишне прекрасный. Пугающая жестокость архаичного мира едва ощутима в легких мелодиях этого концерта.