Гёте. Жизнь как произведение искусства

До путешествия в Италию Гёте честно старался не пренебрегать ролью Антонио. Сомнения не покидали его, он часто бывал недоволен собой и раздражен, груз служебных обязанностей порой казался ему непосильным, но он неизменно боролся с собой или же пытался воспринимать эти трудности с юмором. Так, находясь с инспекторской проверкой на рудниках в Ильменау, он писал: «Сегодня я сравнил свой нрав и свою жизнь с птицей, которая, преследуя некие свои цели, нырнула в воду и у которой боги, увидев, что она начала тонуть, постепенно превратили крылья в плавники. Пекущиеся о ней рыбы не могут понять, почему она не сразу освоилась в их стихии»[886]. Летать эта птица уже не может, но и с новыми плавниками пока еще не научилась управляться. В том же письме он играет с еще одной метафорой, которая, по крайней мере, оставляет надежду, что в этой искусственной жизни еще есть место для жизни подлинной: «Я отвожу как можно больше воды от этих фонтанов и каскадов [поэзии] и направляю ее на мельницы и поля, но не успеваю и оглянуться, как злой гений выдергивает пробку, и все снова бурлит и фонтанирует. И когда я думаю, что сижу на своей кляче и скачу потихоньку в нужном направлении, кобыла подо мной вдруг обретает величественную стать, неудержимую прыть и крылья – и только я ее и видел!»[887]

Для Гёте превращение «клячи» в Пегаса – отрадное явление. При дворе подобные превращения у некоторых вызывали, скорее, насмешку. Так, например, один из придворных Карл фон Линкер пишет: «Лошадь, на которой разъезжал <…> Гёте, в шутку прозвали Поэзией, и где бы ни появлялась эта кобыла со своим остроумным наездником, повсюду, говорят, происходили удивительные вещи»[888].

В 1782 году Гёте находился на вершине своей чиновничьей карьеры. Он достиг всего, чего мог достичь бюргер в Веймаре. Его внутренний Антонио раскрылся в полной мере. Он был «действительным тайным советником», получил дворянский титул и теперь официально был допущен к трапезам в герцогском дворце. Как постоянный член Тайного консилиума, он возглавлял Военную коллегию, заведовал дорожным строительством и горными рудниками в Ильменау. После ухода президента камеральной палаты Кальба он к тому же получил в свое ведение и финансы герцогства. Он был директором Школы рисования и отвечал за художественное оформление придворных празднеств и торжеств. С июня 1782 года Гёте жил в солидном, соответствовавшем его положению в обществе доме на улице Фрауэнплан, пока, правда, ему не принадлежавшем.

Значительных результатов в своей государственной деятельности Гёте достичь не мог. Наибольших успехов он добился в реорганизации военного дела. Еще в 1778 году герцог увеличил численность армии до 500 человек, провозгласил себя главнокомандующим и регулярно проводил военные учения. Когда в начале 1780-х годов герцогство оказалось на грани банкротства, именно Гёте настоял на резком сокращении армии, численность которой была доведена до 136 человек. Государственная казна была спасена, но герцог лишился любимой забавы и все свое внимание направил теперь на внешнюю политику, где с присущей ему энергией взялся за создание Княжеского союза срединных государств. Гёте, который в 1779 году тоже еще был увлечен этой идеей, постепенно утратил к ней интерес, по мере того как главенствующее положение в ней стала занимать Пруссия, намеревавшаяся использовать союз в противостоянии с Веной. Свою любовь к военному делу герцог отныне мог проявить на службе у прусского короля, где он получил звание генерал-майора и право командовать прусскими войсками. В 1787 году он находился с дипломатической миссией в Бельгии и Голландии, где местные жители, как во времена Эгмонта, восстали против Габсбургов. Произошло это как раз в тот момент, когда Гёте дописывал своего «Эгмонта» в далекой Италии. В гётевской версии Эгмонт способен воспламенять женские, но не солдатские сердца. Поэтому герцог, который в остальном не скрывал своей страсти к женщинам (во время короткой поездки в Голландию он успел подхватить гонорею), остался недоволен драмой. В Эгмонте ему хотелось видеть бравого вояку.