Гёте. Жизнь как произведение искусства

Что в данном контексте означает «реализм» или «реалистический взгляд на вещи»? Стремления и мечты прежних лет воплотились в жизнь, отчасти отрезвив, отчасти осчастливив мечтателя. «Томление, во мне заложенное, которому я в мои ранние годы, быть может, чрезмерно предавался, а потом старался в себе побороть, зрелому мужу было уже не к лицу и нисколько его не удовлетворяло»[1101]. Он тосковал по Италии – родине искусств. Он посетил эту страну, томление и мечты стали реальностью, он нашел искусство и через него довершил формирование своей личности. Гениальный порыв прежних лет соединился с некоторым усердием и эрудицией. Для собрания сочинений в издательстве Гошена он доработал произведения, много лет остававшиеся незавершенными. Это тоже усилило власть реальности, ибо фрагмент – не более чем потенциально возможная форма. По отношению к природе он тоже оставил в прошлом мечтательность и приступил к научному ее изучению. Другими словами, Гёте чувствует себя не просто реалистом по убеждению, но и человеком, который сам стал более реальным.

Быть может, даже слишком реальным. Только что пережитые им военные действия на какой-то момент «ожесточили» его чувства[1102]. Друзья просят его почитать вслух «Ифигению», но он не выдерживает и нескольких строк: «…кротость чувств была в ту пору чужда мне»[1103].

Четыре недели Гёте провел в Пемпельфорте, а по дороге в Тюрингию остановился ненадолго в Мюнстере у княгини Голицыной и ее друзей. В этом благочестивом, католическо-спиритическом кругу тоже приветствовалась «кротость чувств». Княгиня напомнила ему фрейлейн фон Клеттенберг, и воспоминания юности помогли найти общий язык с ее друзьями. Среди них он умело «прикидывался набожным христианином», что было несложно, ибо княгиня и ее окружение никогда бы не нарушили «светской обходительности и того, что зовется “гостеприимством мысли”»[1104]. Они отлично понимали друг друга и сошлись на том, что «почитание достойных предметов всегда сопровождается неким религиозным чувством»[1105].

Незадолго до Рождества 1792 года Гёте возвращается в Веймар. «Радуйся, любимое мое дитя, – сообщает он о своем скором приезде Кристиане, – наслаждайся покоем, в то время как тысячи и тысячи людей скитаются по свету, изгнанные из своих домов и поместий и лишенные имущества, не зная, где им приклонить голову. Поцелуй малыша и люби меня. Мое единственное желание – снова обладать тобой»[1106].

Вернувшись к домашнему очагу, к жене и ребенку, Гёте чувствует себя на спасительном берегу посреди бушующей стихии. Этот опыт скромной, укрытой от всех любви, вопреки великим историческим событиям, находит отражение в первой пьесе Гёте, посвященной последствиям революции. За три дня, с 23 по 26 апреля, он сочиняет одноактную пьесу «Гражданин генерал». Речь идет о переработке популярной французской комедии про веселого обманщика, цирюльника по имени Шнапс.

В своей версии Гёте оставляет и других персонажей французской пьесы. Для Веймарского театра он хотел написать что-нибудь общедоступное и простое, а поскольку комедии про Шнапса пользовались большим успехом у публики, Гёте решил просто переделать известную историю на злобу дня. Сам он называет эту пьесу «яростным свидетелем моего озлобленного юмора»[1107]. Его по-настоящему злил революционный настрой общественности в Германии, и, представляя ситуацию в гротескном преувеличении, он пытался не утратить чувства юмора.

От пленного француза Шнапсу достаются военный мундир, фригийский колпак, кокарда и сабля. Переодевшись, он выдает себя за представителя революционной власти и в качестве «патриотической контрибуции» требует от легковерного крестьянина Мэртена, чей рассудок повредился от ежедневного чтения газет, задаром хлеба и простокваши на завтрак. Чуя неладное, с поля возвращается зять Мэртена Йорге и набрасывается на Шнапса с кулаками. На шум приходит староста, и вот уже все обитатели дома подозреваются в том, что укрывают у себя якобинцев. В финале рассудительный помещик вновь восстанавливает всеобщий покой и порядок. Шнапса решают не наказывать, ибо «в мирной стране это вызовет лишь ненужный страх и недоверие»[1108]. Единственное, чего от него требуют, – это впредь честно выполнять свою работу брадобрея. Заканчивается пьеса нравоучениями мудрого помещика: там, «где все сословия с уважением относятся друг к другу, где никому не мешают развивать полезные склонности, где торжествуют разумные суждения и знания, <…> не должны влиять чужие смуты, даже если они охватили целые страны. Будем жить в спокойствии и будем радоваться тому, что над нами ясное небо, а не зловещие грозовые тучи, которые ничего не принесут, кроме безмерного урона»[1109].