Гевара по прозвищу Че

И, наконец, мое прощальное письмо к Фиделю тяжело сказалось на моих отношениях с личным составом. Я видел это со всей отчетливостью, хотя мое восприятие полностью субъективно. Письмо заставило товарищей воспринимать меня — так же как и много лет назад, когда начинал в Сьерра-Маэстре — иностранцем среди кубинцев. Если тогда я прибыл вместе с ними, то теперь я покидал их. Появились вещи, которые больше не были общими для нас, такие, как тоска, которую я испытывал молча и не проявлял явно, и то личное, что священнее всего для каждого, человека: его семья, его дом, его корни. Письмо, которое породило так много похвальных отзывов как внутри, так и за пределами Кубы, отрезало меня от бойцов.

Эти психологические размышления могут показаться неуместными при анализе борьбы почти континентального масштаба. Я все еще придерживаюсь своей концепции жесткого лидера — я был руководителем группы кубинцев, не больше роты, и моя задача состояла в том, чтобы быть их реальным руководителем, привести их к победе, в результате которой образовалась бы подлинная народная армия. Но мое специфическое положение превратило меня одновременно: в солдата, представителя иностранных сил, инструктора кубинцев и конголезцев, честолюбивого политического стратега в неведомой расстановке политических сил. А также в моих отношениях с предводителями революции — ив Катона Цензора, назойливого и непонятного. Потянув за множество нитей, я затянул гордиев узел, который не решился разрубить. Если бы я был истинным солдатом, то был бы способен оказать большее влияние на другие аспекты моих сложных отношений. Я говорил о тех моментах кризиса, когда лидер, то есть я сам, заботился о собственной безопасности — пример того, что в условиях чрезвычайной опасности я не был способен отказаться от мыслей о себе”.

Это был анализ, проведенный человеком, изучавшим себя для следующего предприятия, человеком, пытавшимся выпрямиться и выяснить при этом, каким образом и когда он сломался, человеком, который все время ожидал случая, чтобы вновь вступить в игру со смертью. Че уже не ощущал себя полностью разгромленным. Он сделал из своего поражения частную неудачу; он мог переживать свой собственный, порой преувеличенный, комплекс вины, собственные нечеловеческие требования к себе. По этому поводу он недвусмысленно высказался в прологе:

“Я многому научился в Конго. Были ошибки, которых я впредь не повторю; возможно, их будут повторять другие, а я буду совершать новые. Я проникся большей, чем когда-либо, верой в партизанскую войну, но мы потерпели неудачу. Моя ответственность за это велика. Я не забуду поражения и его трудно доставшихся уроков”.

При помощи Ривальты и Фернандеса Меля он еще раз прошелся по этим событиям. Согласно воспоминаниям обоих, Че по горячим следам произошедшего, был убежден, что сложившиеся условия не располагают для возобновления войны в ближайшее время и что для того чтобы возобновить борьбу, нужно будет многое сделать по-иному. Он начал оправляться физически. Хотя Че был молчалив и нелегко проявлял свое истинное настроение, спутники видели по его шуточкам и жестам, что он все еще был угнетен. Друзья расстались с ним обеспокоенные и удивленные.

Че отредактировал перепечатанную рукопись и во время одной из встреч в Дар-эс-Саламе вручил экземпляр Фернандесу Мелю, чтобы тот передал ее на Кубе Фиделю и Алейде.

Не подлежит никакому сомнению, что Че на протяжении нескольких месяцев пребывания в Дар-эс-Саламе поддерживал постоянный контакт с Гаваной. Не существует никаких текстов коммюнике или писем, которыми он наверняка обменивался с Фиделем. Сегодня мы достоверно знаем лишь одно — что Алеида, по собственной инициативе Ривальты, смогла совершить тайное путешествие в Дар-эс-Салам через Каир. Ривальта рассказал, что супруги прожили вместе несколько дней в кубинском посольстве, что они разговаривали о детях и Че был счастлив.

Ривальта лично занимался и изменением внешности Че:

“Я отправился на рынок и купил там машинку для стрижки волос, ножницы, расчески и бритву. Стрижка вышла хорошо — я когда-то учился на парикмахера. Закончив, я сунул сигару ему в рот”. Сохранилась фотография, с которой гладко выбритый Че, выглядящий гораздо моложе своих лет, весело смотрит из-за сигары, загораживающей чуть ли не половину лица. Сотрудник кубинского Министерства внутренних дел Эдди Суньол тайно приехал из Гаваны, чтобы завершить трансформацию образа с помощью фальшивых зубов и очков. Когда работа была завершена, Че было совершенно невозможно узнать.

В феврале 1966 года Че написал Ильде, своей старшей дочери, которой уже исполнилось десять лет:

“Дорогая Ильдита!

Пишу тебе сегодня, но это письмо ты получишь значительно позже. Знай, что я помню о тебе и надеюсь, что ты проводишь радостно день твоего рождения. Ты почти женщина, поэтому не могу писать тебе как детям, рассказывая глупости и враки.