Дом был прямоугольный, разделенный на три комнаты каменными перегородками, которые начинались у дальней длинной стены и не доходили метра полтора до ближней, вдоль которой был сквозной проход. В средней комнате находился очаг купольного типа. В нем еще тлели угольки, и помещение было наполнено ароматом свежеиспеченных лепешек. Дым выходил через отверстие в стене. На деревянных полках, прикрепленных к стене, стояла глиняная посуда, а на колышках, вбитых в нее, висели два больших овальных медных тазика с рукоятками-ушками. Справа от очага стояли низкий овальный стол и шесть деревянных табуреток, а слева у стены — два пифоса, один с мукой, второй с бобами. И того, и другого осталось на дне. На столе в глиняной глубокой миске лежали стопкой плоские пресные лепешки, еще теплые. Вкус у них приятный, но жевать трудно, потому что слишком плотные. У меня с непривычки сразу заболели жевательные мышцы. Семья — старуха, молодая женщина и пятеро детей, три девочки и два мальчика — находилась в комнате слева от входной двери. Они сидели на низкой и широкой кровати, я бы даже сказал, на деревянном помосте, на который положили перину, застеленную шерстяным покрывалом темно-красного цвета с черными полосами, и два валика того же цвета, служившие подушками. Когда мы вошли, старуха и женщина встали, как бы прикрыв собой детей. Обе смотрели в глинобитный пол, тщательно выметенный, словно ждали нас в гости.
— Где хозяин? — спросил я.
После паузы старуха ответила:
— Не знаем. Ушел куда-то по делам. Он нам не говорит.
Обычно горожане защищают ближний к дому участок крепостной стены, так что, наверное, сражается еще или уже валяется под ней с разрубленной головой. Может быть, это он нападал на меня, за что и поплатился. Теперь его жена и дети станут рабами. Такая вот интересная нынче жизнь.
Разграбление города и продажа рабов продолжались три дня. Потом начало сильно вонять тухлятиной, несмотря на то, что температура воздуха опустилась почти до нуля и большую часть трупов собрали и вывезли рабы. Пришлось нам уматывать из теплых домов. Сломали всё, что успели, и всё, что можно, подожгли. Наверняка Пинденисс опять заселят: кто-то вернется из эвакуации в свой дом, кто-то из соседних деревень захватит пустующий. Только вот это будет уже другой город, запомнивший, что с римлянами лучше не связываться.
Пять когорт разместили на зиму в каструме неподалеку от Исса, одну отправили в Эпифаней, а остальные вместе с проконсулом потопали в Тарс. Оттуда было удобнее контролировать всю провинцию Киликия. Я бы предпочел остаться возле Аманоса, чтобы иметь возможность грабить аборигенов, но Квинт Туллий Цицерон приказал следовать за ним. В последнее время он разругался со старшим братом из-за правильного ведения осады, потому что, по его мнению, проконсул оказался никчемным полководцем. В этом он, конечно, был прав, несмотря на то, что и сам не обладал военными талантами, впрочем, как и любыми другими. Наверное, поэтому легат и сам поменял ратные мечты на писательские. Как следствие, ему потребовался настоящий знаток и ценитель литературы вообще и его творчества в частности. Писидийцы были рады этому, потому что по прибытию в Тарс были отпущены по домам до весны. Они славно повоевали и прибарахлились. Пришло время сидеть холодными зимними вечерами с бокалом теплого вина в руке у очага и рассказывать подрастающему поколению о своих ратных подвигах.
Я снял дом в городе. Могу себе позволить пожить в нормальной обстановке. Захват Пинденниса сделал меня немного богаче. Я даже начал подумывать, а не остаться ли здесь на постоянное жительство? Городок уютный, погода здесь хорошая. Летом дуют с гор холодные ветра, сбивающие жару, а зимой горы прикрывают от северной стужи. На этой же улице сняли на двоих дом похуже Гленн и Бойд. Точнее, на четверых. Гленн как повез крестьянку, которую мы отбили у араба, так до сих пор и возит ее, а Бойд в Пинденнисе приглядел пленницу и обменял ее на мула, доставшегося ему при разделе трофеев. Как по мне, невыгодно менять мула на мулицу, но у меня, в отличие от полугерманца, есть, на ком тратить сексуальную энергию.
В конце января Марк Туллий Цицерон уехал в Лаодикею, оставив младшего брата за старшего в Киликии. Жил Квинт Туллий Цицерон в Тарсе в доме богатого виноторговца. Тот тоже кропал стишата и иногда присоединялся к нашим литературным посиделкам. В поэзии он разбирался так же хорошо, как в винах, но, приученный льстить правителям, никогда не говорил правду, хвалил все подряд, из-за чего быстро потерял расположение легата.