Гезат

Только вражеская конница проявляла стремление пободаться. По рассказам перебежчиков, она насчитывала около семи тысяч всадников, то есть больше нашей почти в три раза. Самое забавное, что перебегали в обе стороны, менялась только интенсивность потоков. Когда мы осаждали Гнея Помпея, больше бежало к нам, а теперь — в обратную сторону. Не удивлюсь, если узнаю, что в обе стороны мотались одни и те же люди. Самым ярким примером был небольшой отряд всадников-аллоброгов, во время нашей осады перешедший к врагам вместе со своими проворовавшимися вождями, братьями Роукиллом и Эгом, которых Гай Юлий Цезарь собирался наказать за то, что обгрызали жалованье соплеменников. Возвращенцы и рассказали нам о вражеской коннице сведения, которые меня заинтересовали. Примерно треть ее составляли римляне, юноши из богатых семей. Как воины, они стоили немного, но при этом вели себя заносчиво, всячески унижали соратников, набранных, как они считали, из дикарей. Из-за этого и сбежали аллоброги, которые, как и остальные кельты, были с гонором, не прощали издевок. Остальные две трети вражеских всадников были набраны из разных народов, в том числе и враждующих между собой. Вряд ли они полягут за римлян и поспешат на помощь другим отрядам. Этим я и решил воспользоваться.

После того, как наша пехота постояла в долине напротив вражеского каструма, не дождалась сражения и вернулась в свой, я с отрядом германцев в количестве сотни три человек — достаточно большом, чтобы заинтересовать врага, и достаточно маленьким, чтобы мы не мешали друг другу маневрировать — подъехал к холмам поближе, к левому вражескому флангу, где находилась почти вся конница помпеянцев. С дистанции метров триста мои подчиненные начали кричать латинские оскорбления, которым я научил. В этом плане латынь довольно бедновата, а если сравнить с русским языком, так и вовсе кажется жалкой. Слова сопровождались жестами, которых тоже было маловато. Зато понятны всем и каждому без переводчика. Нам надо было вывести врага из себя. Разгневанного человека легче заманить в ловушку. Вражеские всадники пытались отвечать, но явно уступали германцам в искренности, что ли, из-за чего походили на маленьких детей, которые неумело подражают взрослым. Наверное, и сами это поняли вскоре, потому что перестали отвечать, делая вид, что не замечают и не слышат. Наверное, кто-то из их опытных командиров подсказал правильное поведение.

Оно не устраивало меня, поэтому достал лук и по навесной траектории отправил в гущу вражеских всадников почти весь колчан. Стрелы улетали с тихим шорохом, будто шептали ласково: «Летим к вам! Встречайте!». Враги в первых рядах замечали их и предупреждали криком соратников, но всегда найдется кто-то, кто не услышит, или неправильно поймет, или проигнорирует, уверенный, что в него уж точно не попадут. Судя по тому, как колыхнулся сразу большой массив всадников, одна из моих стрел нашла нужную жертву, которую нам не смогли простить. Первыми двинулись стоявшие в центре, потом их догнали фланговые. Скакали медленно, хлынцой. Мол, шуганем и вернемся.

— Отступаем! — спрятав лук в сагайдак, приказал я.

Мы поехали так же медленно. Иногда кто-нибудь из германцев останавливался, чтобы высказаться и показать жестами, как будет иметь врагов, а потом, громко хохоча, догонял своих.

Уверен, что командир вражеской конницы приказал всего лишь отогнать нас, чтобы мы своим вызывающим видом и поведением не портили ему настроение. Только вот с дисциплиной в его подразделении было слабовато. Хорошо вышколенных воинов и то трудно удержать от соблазна погнаться за удирающими, а уж сброд, набранный в самых неожиданных местах, и подавно. Скакавшие сзади напирали на передних, и те, хочешь не хочешь, начали подгонять своих лошадей. Потом и в них разожглось ретивое: вот она цель, совсем рядом, удирает испуганная, есть шанс показать удаль, прославиться и захватить трофеи — вперед! То, что мы удираем не в сторону своего каструма, а к холмам, ограничивающим долину с севера, наших врагов нисколько не насторожило, наверное, даже показалось дополнительным плюсом для преследования.

Эту впадину между двумя отрогами большого холма я присмотрел на второй день нашего обустройства здесь, когда отправился на охоту и заодно изучил окрестности. Въезд с долины в нее был узок, затем расширялась, заползая на склоны отрогов, которые ближе к вершине покрыты густыми зарослями маквиса и низкими деревьями, и вновь сужался в дальнем конце, напоминая по форме длинный листовидный наконечник копья. Судя по отсутствию кустов и короткой траве, здесь был сенокос, а со второй половины лета до весны пасли скот. Я еще подумал, что в эту сторону лучше не удирать, потому что окажешься в ловушке, придется бросать лошадь и прорываться через колючие кусты. Потом пришла мысль, что и преследователи попадут в западню, если перекрыть узкий выход. Именно сюда мы и поскакали, вытягивая за собой длинный и плотный хвост из вражеских всадников.