Гезат

— Да не очень, — ответил рослый молодой человек лет девятнадцати с распущенными, длинными, светлыми волосами, давно не мытыми, из-за чего свисали сосульками, не спуская с меня настороженных глаз.

— Что так смотришь? — задал я вопрос строгим голосом.

— Ты из какого племени? — ответил он вопросом на вопрос.

— Я — гезат, — сообщил ему. — Знаешь, кто это такие?

— Слышал, — ответил он и перевел настороженный взгляд на моих подчиненных, сильнее сжав копье, которое держал в правой руке.

- Раз слышал, значит, дурить не будешь, сдашься вместе со своими товарищами, — подсказал я. — Так ведь?

— Зачем нам сдаваться? — не понял он.

— Затем, что мы сейчас служим римлянам, — объяснил я. — Или вы сдаетесь, или сейчас умрете.

Белгам не хотелось ни сдаваться, ни умирать. Один сделал резкое движение, мой воин понял его неправильно — и понеслось. Схватка была короткой. На нашей стороне численное превосходство, металлические доспехи против кожаных и всадник по определению сильнее пешего. С нашей стороны два легкораненых, с их — восемь трупов и один пленник, то самый рослый тип, которого я лупанул от души древком пики по голове, когда он пытался продырявить копьем моего подчиненного.

Мы слезли с лошадей и первым делом закончили разделку барана, наполнили кусками мяса доверху котел емкостью литров шесть, добавили воды из ручья, протекавшего поблизости, повесили на костер. Чтобы не скучно было ждать, допросил пленного.

— Вы почему отказались от сражения, ушли? — первым делом спросил я.

— Есть стало нечего, вот и ушли, — ответил он. — Никто не думал, что поход так затянется, мало взяли припасов.

— Надеялись пополнять их, грабя ремов, — подсказал я.

— На то она и война, — философски заметил пленный, часто моргая правым глазом, на который стекла кровь из разбитой головы и подсохла. — Тут еще весть пришла, что эдуи грабят земли белловагов, а они, считай, половина армии. Белловаги снялись первыми, а потом и все остальные.

— А ты из какого племени? — поинтересовался я.

— Суессион, — ответил он и признался: — Тоже хотел податься в гезаты, но в наших краях их нет, а идти искать не с кем было.

— Пахать землю надоело?! — подковырнул я.

— Была бы своя… — мечтательно произнес пленник. — Я на старшего брата работал. Никто не хотел брать меня в зятья, всем нужен с землей, с хозяйством. Думал, на войне прославлюсь, добычу возьму. Вот и взял!

— Разжалобил ты меня, — признался я. — Развяжите его. Поест с нами — и пусть проваливает.

Пленный первым делом вытер правый глаз, размазав подсохшую кровь по правой щеке, затем помасиировал руки в местах, натертых веревкой. Он еще не верил, что так удачно выкрутился, переводил настороженный взгляд с меня на моих подчиненных.

— Как тебя зовут? — спросил я.

— Бойд (Светловолосый), — ответил он. — Я самый светлый в семье, в мать пошел. Она была младшей женой, отец захватил ее на войне с германцами.

— Так ты наполовину германец? — продолжил я опрос.

— Да, по матери, — сообщил он.

Не знаю, как национальность, но пассионарность явно передается через дочерей к внукам. У германцев она сейчас самая высокая, и не только в Западной Европе. Не знаю, как обстоят сейчас дела в Средней и Восточной Азии, но в регионах, примыкающих к Средиземному морю, пассионариев раз-два и обчелся, а хотелось бы иметь их побольше в своем отряде.

— Среди убитых нами есть твои родственники или друзья? — задал я следующий вопрос.

— Нет, они даже не из моей деревни. Прибился к ним, когда войско проходило мимо нашей деревни, — рассказал Бойд.

— Это хорошо! — сделал я вывод и предложил: — Могу принять тебя в свой отряд, но учти, придется воевать и с твоим племенем.

— Да мне без разницы, с кем воевать! — радостно объявил он. — Все равно я им не нужен был, так чего я буду за них переживать?! — Немного подумав, добавил: — Только против брата не буду воевать. Он всегда хорошо относился ко мне.

— Если с ним встретимся мы, то, так и быть, не тронем! — шутливо пообещал я.

Наевшись вареной баранины, мы отправились в обратный путь. Бойд шел пешком в хвосте отряда. Если согласился служить в отряде из страха, давал ему шанс убежать. Возможностей для побега было много, потому что дорога шла по лесу. То ли не хотел убегать, то ли не решился, но к каструму прибыл вместе с нами.

Командующий армией, сидя за столиком, что-то писал «карандашом» на папирусе при свете масляной лампы. Подозреваю, что в нем пропадает графоман. Родись он на двадцать веков позже, стал бы автором исторических романов о римлянах и не только.

— Докладывай, — приказал он, продолжая писать.

Я быстро и коротко сообщил все, что узнал.

Выслушав меня, Гай Юлий Цезарь, не отрываясь от своего занятия, объявил решение:

— Значит, на рассвете выступим. — Затем приказал рабу: — Секст, дай ему мешочек.

В кожаном мешочке, перевязанном красной бечевкой, было сто серебряных денариев. Я решил, что это плата за оценку египетского раритета, и оставил все деньги себе.

30