Гьяк

Пошли мы сперва в кафе-аман[27], там, недалеко от набережной. В парадной форме, пуговицы начищены. Аж глядеть на нас глазам больно было, вот такие хлопцы. Зашли мы, значится, в кабак, он полупустой был, только музыканты там то по-гречески, то по-турецки пели. Садимся мы, значит, подходит буфетчик, турок один, заказывает Фимьос пару стаканчиков узо, садится вот так, я как щас помню, ногу на ногу, закуривает сигаретку и начинает вот так вот мне говорить: нравится тебе, да? Да, говорю ему, очень. Вот так и ты будешь жить, ежели меня держаться станешь. Смотри и учись. Затянулся он и как только хотел снова заговорить, делает мне знак рукой, чтобы я замолчал. Да че такое-то? – говорю ему. Сиди, щас увидишь, говорит мне. Затянулся еще разок сигаретой, а когда буфетчик подошел и поставил нам узо, Фимьос ему что-то по-турецки сказал, он балакал немного. Так что тот чуть поднос не обронил. Фимьос? – говорю ему. И в этот самый миг он как вытащит пистолет, который у него был в поясе спрятан, и как приставит его турку прямо вот сюда между глаз. Весь кабак переполошился, музыканты петь перестали, а турок начинает плакать да сопли пускать. Фимьос замер. Эй, говорю ему, ты чего это удумал? Ни звука в ответ. Встает он, говорит опять что-то на турецком и делает знак турку, чтоб тот на колени встал. Тот все плакал, умолял. А Фимьосу хоть бы что. Приставил пистолет ему ко лбу и толкает его, чтоб на колени встал. У турка-то аж ноги подкосились, упал он, обнял Фимьоса за колени, тот толкнул его, он стоит, как был, весь в слюнях и соплях от рыданий, а Фимьос ему раз – и засунул дуло в рот. Я похолодел. Фимьос! – хватаю его. Ты чего это делать-то собрался? А ты помолчи-ка, говорит он мне, поворачивается снова к буфетчику и говорит какое-то слово на турецком, но потихоньку так, негромко. И тут начинает, значится, этот турок, стоя на коленях, облизывать и сосать дуло пистолета. Фимьос этот пистолет к своему члену приставил, а турок перед ним вот так вот на коленях стоял, сосал и плакал, а весь кабак на нас глядел. В какой-то момент он как возьмет да как пнет турка, так что тот кубарем в какие-то стулья укатился. Снова прицелился Фимьос своим пистолетом и выстрелил вот так, хлоп, у того над головой, а затем повернулся ко мне и говорит: пойдем-ка отсюда, из этого цыганского притона, вышел и даже не оглянулся.

Я как догнал его, говорю, эй, Фимьос, это че ты там такое устроил-то? Че, проблем на свою голову ищешь? А он мне и объясняет, говорит, что услышал, как турок трепался, что, пока наливал нам узо, он, говорит, в стаканы нам плюнет, потому что мы греки сраные. Я не мог ему ничего и сказать-то в ответ. Даже, признаюсь, я еще и восхищался им, потому как и мозги у него были, раз он это все понял, да он сразу и схватил этого турка и расправился с ним, как надо, с псом поганым. Я только потрепал его по шее, вот так, сзади, и сказал: ну, тогда ты правильно все сделал, Фимьос. А затем уж, поскольку настроение у нас подпортилось, пошли мы в греческую таверну, куда много кто из солдат тогда ходил, там и посидели, поели, выпили и до того напились, что на четвереньках в лагерь возвращаться пришлось. А о буфетчике больше и словом не обмолвились.

Мы пока в Смирне сидели, больше уж не смогли вот так на пару вместе в город выйти. Но дружили мы, конечно, крепко. Не разлей вода. И в части, и на передовой один за другого стояли. Я оборачивался – рядом Фимьос, он оборачивался – рядом я. Видишь ли, там со временем дела-то наши все хуже становились, так что были мы все на тропе войны, так сказать. То сюда нас гонят, чтобы четов бить, то туда, вот в это село, которое им помогает, пойдите, мол, перебейте их. Вот такие дела, пока час не пришел и не взяли нас почти всех целиком и не отправили вглубь, потому как началось наступление. Мы передохнули, когда взяли Филадельфию. И повезло нам, так что ни у меня, ни у Фимьоса даже царапины не было.

И вот как, значится. Там дали нам небольшую передышку. Ну, короче, снова нас в патрули ставили и все такое, ну вот так, то есть мы не шли никуда и давали нам время от времени какую увольнительную. Вот так случилось, что как-то утром снова вышли мы вместе с Фимьосом. Он мне сказал, что это он обо всем договорился, но я врать не буду, могло и случайно так совпасть.