Гьяк

Я раньше никогда о таком и не слыхивал, врать не буду. Это ж сама по себе целая наука будет, такое это дело. Я так и сказал ему. Так все здесь и устроено, говорит он мне, это производство. Каждый на своем посту. И что же, говорю я ему, ты только этим и занимаешься? Только этим. А другой человек потом открывает дверь сбоку, и бычок падает на ленту, которая движется и откатывает его назад, а там другой уже человек привязывает его за заднюю ногу и подвешивает высоко к машине, которая везет его дальше, где стоит тот, кто режет ему горло, чтобы кровь стекла, и так далее. Я даже не знал, что и сказать, только смотрел на него. Хорошо, а сколько бычков ты забиваешь в день, а зарплату тебе платят в месяц, целиком за эту работу? Две-три штуки в минуту. Платят по-разному, как заработаешь. А ты там один такой на эту работу на всем производстве? Он, как всегда, серьезно мне отвечает, даже без намека на улыбку, говорит, нас там около двадцати. Это у меня никак в голову не укладывалось. Плохая работа, говорю ему, ты, так сказать, за одну смену убиваешь тысячу животных. И что же он мне отвечает? Я этого никогда не забуду, покуда жив, настолько меня это взбудоражило, аж волосы дыбом встали. В убийстве тоже есть своя красота. Но красота эта есть, только если есть необходимость. Нужно делать это без страсти, без ненависти. Убийца необязательно должен быть брутальным. Потому-то я тебе и сказал, что ты не подходишь для моей работы. Тут нужны не только мышцы. Нужно понимать и то, что я тебе сейчас сказал.

От этих слов я аж язык свой проглотил. Прав он был, но я больше о другом думал. Думал я о том, что же это за человек такой, ведь он утром просыпался, пил кофе, одевался, а затем шел в одно место, где давали ему в руки кувалду, и он начинал колотить ей и убивать, пока не стемнеет. А потом, опять-таки, возвращался домой, садился ужинать, газету читал, делал там дела всякие, чтоб не заботили его больше кровь и дерьмо, впитавшиеся в его тело, чтоб мог он спокойно сидеть в тишине в тот же самый день, когда слышал он тысячу раз мычание, тысячу воплей животных, которых он убивал. И сколько времени ты занимаешься этим делом? – мне только это пришло в голову спросить. С тех пор как сюда приехал. Уж поди без малого тридцать лет, ответил он. Хотел было я что в ответ сказать, но голос у меня пропал. Понимаешь? Тридцать лет. Тридцати лет в моей целой жизни тогда еще не набралось. Он понял, о чем я думал, и сказал мне только это, я был, говорит, сойлд еще до того, но я сам себе такой путь избрал. А ты, прежде чем ввязаться во что бы то ни было, обдумай хорошенько сам с собой, в чем ты собираешься запачкаться. Потому как чистеньких вообще не бывает, разве что бездельники. Это, пожалуй, и был самый дельный совет, который мне кто-либо когда-нибудь давал, потому как именно тогда я принял решение, что не надо мне там оставаться. Америка, чужбина, вот то, что меня запачкало, хоть и не по моей воле. И прав был Аргирис. Вот поэтому я все и страдал, хоть он один только все это время и видел.

Работу я нашел в конце концов. Там, в кофейне, мне порекомендовали одного человека, тоже грека, у него была бакалейная лавка, он собирался второй магазинчик открыть, так что ему нужен был человек для работы в старом. Денег там было больше, потому как место это было ответственное, что уж говорить, так что начал я кое-что потихоньку откладывать. Собирал я узелок, чтобы обратно уехать, видишь ли. Перестал я и ходить по всяким заведениям, ну, не то чтобы я раньше много ходил, ну, так, мог к женщине какой зайти, не больше того, единственное что – по воскресеньям ходил я в кафе с Аргирисом. И так постоянно, пока однажды днем я не сказал ему: надоело мне здесь, все одно и то же, одно и то же. Пойдем-ка куда-нибудь, съедим по куску вырезки, я угощаю. Сначала он отказывался, потому как такой он был человек, не выходил он за рамки своего круга, но я так сильно настаивал, что в итоге он мне сказал, ладно, мол, давай сходим.

Была одна таверна, которую я знал, потому как они покупали все необходимое у нас в лавке, так что туда мы и пошли. Сели мы, и начал я ему говорить, что есть у меня план назад вернуться и все такое, смотрю, опять он ничего в ответ не говорит, так что я повернулся и сказал: ты так и сидишь все время, будто в рот воды набрал, да, Аргирис? Расскажи и ты хоть что-нибудь, ну хоть раз. А что, например? – спрашивает. Ну откуда мне знать? – говорю ему, – ну вот, например, как это ты решил сюда приехать. Я расскажу тебе, но не потому что ты спрашиваешь, а потому что ты меня выслушаешь. Я с первого дня, как мы в кафе встретились, сразу понял, что ты не такой, как все. Ты и слушаешь, и терпение имеешь, чтобы все обдумать. Какой бы горькой для тебя ни была правда, ты не станешь от нее бежать. И я ценю это. Даже вот сюда ты меня пригласил, потому что настроение у тебя хорошее.