Гибель 31-ого отдела

- Нет, - сказал он. - Не пытайтесь подловить меня. Больше я ничего не скажу.

- Покажите телеграмму.

Хозяин обернулся. Руки у него по-прежнему были сжаты в кулаки.

- Не выйдет, - сказал он. - Нет у меня телеграммы.

- Вы ее уничтожили?

- Не помню.

- Что в ней было сказано?

- Не помню.

- Кто ее подписал?

- Не помню.

- Почему вы ушли оттуда?

- Не помню.

- Где живет ваша бывшая жена?

- Не помню.

- Где вы находились в это время неделю назад?

- Не помню.

- Не здесь?

- Не помню.

Хозяин все так же стоял спиной к окну и все так же сжимал кулаки. На лице у него выступили капли пота, в глазах притаились страх и детское упрямство. А Иенсен смотрел на него без всякого выражения. Выждав с минуту, не меньше, он спрятал блокнот в карман, взял фуражку и направился к дверям. С порога он задал последний вопрос:

- Что такое тридцать первый отдел?

- Не помню.

Когда он подъехал к фабрике, часы показывали четверть двенадцатого. Он зашел в полицейский участок и позвонил оттуда начальнику патруля.

- Да, они в разводе. Узнайте ее адрес, съездите к ней и найдите диплом. Если диплом надорван, захватите его с собой.

- Понял.

- Поторопитесь. Я буду ждать вас здесь.

- Понял.

- Еще одно.

- Слушаю.

- Он вчера или сегодня утром получил телеграмму. Откомандируйте человека на почту за копией.

- Понял.

Помещение здесь было мрачное и унылое, с желтыми кирпичными стенами. На окне висели синтетические гардины. В задней части дома были расположены арестантские камеры с блестящими решетками на дверях. Некоторые камеры были уже заняты.

За барьером сидел полицейский в зеленой форме и перелистывал папку с донесениями.

Иенсен сел у окна и поглядел на тихую пустынную площадь. Желтая туча, казалось, задерживает в себе тепло солнечных лучей и пропускает только свет, какой-то безжизненный и плоский. От фабрики несло удушливой вонью.

- Здесь всегда так пахнет?

- По будням еще хуже, - ответил дежурный.

Иенсен кивнул.

- Привыкнуть можно. Газ совершенно безвредный, но, по моей теории, людей это подавляет. Многие кончают жизнь самоубийством.

- Понятно.

Телефон зазвонил через пятьдесят минут.

- Она была очень любезна, - доложил начальник патруля. - И сразу же показала диплом.

- Ну и?..

- В целости и сохранности. Оба листа на месте.

- У вас нет оснований подозревать, что его обменивали или подновляли?

- Подписи были не новые. Чернила уже старые.

- А в самой квартире вы были?

- Нет, она вынесла нам диплом. И встретила нас очень любезно, как я уже говорил. Словно ждала нас. Вообще довольно элегантная молодая женщина.

- А телеграмма?

- Я послал человека на телеграф.

- Верните его.

- Копия больше не нужна?

- Нет.

Иенсен помолчал, затем добавил:

- Вероятно, она не имеет никакого отношения к делу.

- Комиссар!

- Да?

- Мне показалась странной такая деталь: один из моих ребят стоял на посту как раз перед ее домом.

- Так. Что еще?

- Вас разыскивал начальник полиции.

- Просил что-нибудь передать?

- Нет.

Движение заметно оживилось. По обочинам дороги там и тут стояли машины. Их владельцы по большей части наводили блеск на все, что только может блестеть. Но попадались и такие, которые сидели подле машин за откидными столиками на демонтированных сиденьях. На столах стояли портативные телевизоры и целлофановые пакеты с продуктами из тех, что продаются в автоматах. Чем ближе к городу, тем гуще шли машины, и до центра Иенсен добрался только без десяти пять.

А в центре было все так же пусто. Было самое что ни на есть футбольное время, и потому все, кто не возился со своими машинами, сидели дома. Футбольные матчи предназначались теперь исключительно для трансляции. Они проходили без публики, в больших отапливаемых залах телекомпании. Команды футболистов состояли на жалованье, среди них было много иностранцев. Но, несмотря на высокий, как говорили, уровень мастерства, интерес к футбольным матчам падал день ото дня. Иенсен сам редко смотрел матчи, хотя, когда он сидел дома, у него все время был включен телевизор. Он догадывался, что так делает не только он один.

С каждой минутой Иенсена все сильней давила усталость, а несколько раз у него темнело в глазах, как перед обмороком. Он понял, что это от голода, и подъехал к кафе-автомату, где получил чашку горячей воды, пакет с бульонным порошком и порцию сыра.

Дожидаясь, пока порошок растворится в горячей воде, он достал блокнот и записал: "№ 7. Журналист. Холост. 58 лет. Ушел по собственному желанию".

Хотя Иенсен, чтобы не терять времени, даже не дал бульону остыть, когда он допил свою чашку и сел в машину, часы показывали уже половину шестого. На дороге в западный район его настигли сумерки.

До срока оставалось шесть часов.

XXV

Улица была узкая, скупо освещенная и с обеих сторон обсаженная деревьями. За деревьями шли ряды одно- и двухэтажных домов. Находилась она неподалеку от центра. Эту часть города застраивали тому лет сорок, а населяли ее главным образом чиновники, что и спасло ее от превращения в стандартный район массовой застройки, каких немало возникло, когда началась ликвидация жилищного кризиса.