Гибель адмирала Канариса

– Меня тоже многие не узнают, – невозмутимо утешил его адмирал. – С некоторых пор. С этим, как и со многими другими человеческими низостями, приходится мириться.

– Великодушно мириться, – поддержал его барон и тут же запнулся, так и не объяснив причины своего появления на вилле. Очевидно, решил, что объяснения удобнее давать фрегаттен-капитану.

– Не поймите меня превратно, – сразу же переключился Канарис на Брефта, – но мне казалось, что все, что мы могли выяснить, мы уже выяснили во время нашей прошлой встречи.

– Поначалу мне тоже так казалось, – охотно согласился Брефт, – но, как только что выяснилось…

– В таком случае, готов внимательно выслушать вас.

– Меня чуть было не схватили в том доме, где я намерен был некоторое время переждать, – мрачно сообщил Брефт, стараясь не встречаться взглядом с хозяином виллы.

– Он прав, так оно все и происходило, – подтвердил Крингер.

– То есть дом уже был под наблюдением? Тогда, может быть, охотились не конкретно за вами, а?..

– Под наблюдением был не дом, а я. Когда я понял, что меня выследили и сейчас будут арестовывать, я сделал то единственное, что способен был сделать, – бежал через окно, выходящее в сад, потом перемахнул через забор…

– Если я верно понял, эту слежку вы готовы связать с посещением моей виллы?

– Не подозревая при этом лично вас, господин адмирал, – предупредительно помахал раскрытыми ладонями фрегаттен-капитан. – Даже в мыслях не было.

– Тогда почему вы опять решились прийти сюда, агент Брефт? Уж кому, как не вам, помнить о законах конспирации, даже если речь идет о слежке, проводимой своими?

– Обстоятельства вынудили, господин адмирал.

– Какие еще обстоятельства?

Прежде чем ответить, Брефт многозначительно взглянул на своего спутника, чье лицо, однако, осталось невозмутимым.

– Единственный, с кем я знаком в этой части предместья, является полковник Крингер. Я пришел к нему, но полковник не советовал оставаться у него.

– Это так, – щелкнул каблуками полковник, чем очень удивил адмирала[34], и еще больше удивил его, когда отвесил изысканный офицерско-прусский поклон. – Действительно не советовал. Из предосторожности.

– И поэтому вы оба явились ко мне, считая мой дом самым безопасным местом в Берлине?! – не мог скрыть Канарис своего изумления, под которым уже ясно просматривалось возмущение.

– Все же к вам, адмирал, гестапо вряд ли решится нагрянуть, – извиняющимся тоном молвил Брефт.

– Именно ко мне оно и может нагрянуть в первую очередь. И не думайте, что из моего дома вам тоже удастся бежать через окно.

– На виллу мы попали через заднюю калитку сада, – объяснил Крингер. – Не похоже, чтобы кто-либо заметил, как мы входили в здание. Навыки конспирации, приобретенные еще в те времена, когда мы с вами впервые готовили… Вернее, когда впервые готовы были распрощаться с фюрером.

– Сейчас не время для подобных воспоминаний, полковник, – поморщился Канарис.

– Извините, но считаю, что в этой компании оно все же уместно, – ужесточил тон полковник. Холодный прием явно оскорбил его, считавшего себя «человеком Канариса», его единомышленником и соратником. – И можно лишь сожалеть, что мы не можем вспоминать об этом, сидя сейчас за одним столом с генералом Остером[35].

– Вам хорошо известно, что Ханс Остер арестован, – резко парировал Канарис.

– Известно, господин адмирал. Как известно и то, что вы ничего не сделали для его освобождения или хотя бы для смягчения его участи.

Это уже было не просто обвинение, это была пощечина, плевок в лицо. Но вместо того, чтобы разъяснить реальное положение дел, объяснить, в какой ситуации оказался он сам, или попросту возмутиться, Вильгельм Канарис удрученно, упавшим голосом произнес:

– Неужели вам не ясно, полковник, что я тоже со дня на день… да что там, теперь уже с часу на час ожидаю ареста?

– Постоянное ожидание ареста – естественное состояние любого разведчика, – ухмыльнулся полковник.

– Только не того, с которым к тебе нагрянут свои, в мундирах офицеров СД или гестапо, – возразил Канарис. – Мне же приходится опасаться не врагов, а своих. И вам это прекрасно известно, Франк, – почему-то адресовал он свою тираду не полковнику, а Брефту.

– Думаю, что теперь вам опасаться уже нечего, – обронил фрегаттен-капитан.

– Почему вы так считаете?

– Если бы вас намеревались взять, то взяли бы в первой волне арестов, – ответил вместо фрегаттен-капитана полковник Крингер. – Но коль уж ни фюрер, ни Гиммлер не решились на это, значит, у них есть веские причины для того, чтобы не трогать вас.

– Какие еще причины? – скептически поинтересовался Канарис.

– Например, фюрер не может забыть, что вы являетесь личным другом правителя Испании Франко, с которым ему не хочется портить отношения[36]. Не хочется уже хотя бы потому, что Испания рассматривается им как одна из стран, в которой после войны он смог бы найти убежище.

– Мне и в голову никогда не приходило связывать свое нынешнее положение с моими отношениями с генералом Франко.

– …Или же, наоборот, у Гитлера все еще нет достаточно веских причин и доказательств, которые позволили бы подвергать вас аресту.