– Тогда в чем дело? – продолжил свой обличительный монолог фрегаттен-капитан. – Нет, я спрашиваю себя: в чем дело? Пока, лежа на дне, мы обрастали ракушками, Гиммлер и Мюллер вылавливали наших сторонников, как старых облезлых крабов.
Часть вторая
1
«Опель» осторожно пробрался между руинами домов и, миновав молитвенно устремленную к небесам кирху, неожиданно оказался посреди небольшой, непонятно как сохранившейся в этой части Берлина, рощи. Между стволами ее почерневших от копоти деревьев замелькали выкрашенные в серые и темно-коричневые тона коттеджи – безголосые, безлюдные, отстраненные от всего происходящего в этом мире, словно решившие отсидеться посреди девственных лесов дезертиры.
– Это уже Шлахтензее, – обронил барон фон Фёлькерсам, сохранявший доселе столь же уважительное молчание, как и Шелленберг. Оба чувствовали себя палачами, коим предстояло казнить человека, в казни которого они были заинтересованы меньше всех остальных в этом городе. Тень адмирала Канариса нависала над ними уже из потустороннего мира, обращаясь к их совести и офицерской чести.
– Вам, Фёлькерсам, известно, где находится особняк адмирала?
– Приходилось как-то бывать.
– Теперь даже признаваться в этом небезопасно, – проворчал Шелленберг.
– Я пока еще признаюсь.
– Вы – да.
– И, в отличие от некоторых офицеров, не стесняюсь этого знакомства.
– Вы, барон, как и ваши отношения с Канарисом, – отдельный разговор. Впрочем, выпячивать близость отношений с шефом абвера нынче тоже не рекомендуется. В интересах высшей, правительственной морали. Хотя еще недавно ею гордились и при первой же возможности бахвалились.
– Если не рекомендуется, то как в таком случае вести себя Гиммлеру, Кальтенбруннеру и всем прочим, не говоря уже о фюрере, который лично выдвигал и назначал Канариса на все его посты?
– Неудобные вопросы вы задаете, Фёлькерсам, очень неудобные. Мало ли кто кого и на какие должности выдвигал. Война – величайший из инспекторов, это знает каждый полководец.
– А мне даже трудно себе вообразить, что натворили эти сволочные заговорщики. Дошло до того, что фюрер вообще никому не доверяет. Четверть генералитета уже казнена или ждет суда. Эти фроммы и штауффенберги полностью дезорганизовали армию
– Не советую выражаться в подобном духе в присутствии адмирала Канариса. Судя по всему, он один из самых активных заговорщиков. Или, по крайней мере, способствовал заговору, как агент англичан.
Забыв на несколько мгновений о руле, Фёлькерсам окинул Шелленберга испытывающим взглядом, пытаясь понять, насколько серьезно то, о чем говорит бригадефюрер. И насколько он искренен в своих обвинениях.
– Мне известно, что адмирала подозревают, известно, что ему не доверяют теперь ни Гиммлер, ни Гитлер. И все же не устаю задавать себе один и тот же вопрос: «Неужели Канарис и в самом деле примкнул к заговорщикам?» С трудом верится в это.
– От нас и не требуют верить, барон, от нас требуют выполнять приказ. Что мы и пытаемся делать.
– Кое-кому попросту хочется свести счеты с адмиралом, устранив его от какой бы то ни было власти.
«Барон действительно мог не знать ничего конкретного об участии руководителя абвера в заговоре, – попытался оправдать его Шелленберг. – Он ведь всего лишь гауптштурмфюрер… До столь низких чинов армейский генералитет, участвовавший в операции “Валькирия”, похоже, вообще не опускался».
– Иначе с чего вдруг нам приказывали бы арестовать адмирала? – определил свою позицию шеф разведки СД.
«Он наверняка сделает все возможное, чтобы ни Мюллеру, ни Кальтенбруннеру адмирал не достался, – по-своему истолковал его позицию Фёлькерсам. – И ты, лично ты, должен поддержать его в этом. Ибо кто знает, что всплывет в показаниях адмирала, когда в гестапо за него возьмутся по-настоящему. Не промелькнет ли в одном из допросов твое собственное имя – человека, который, к тому же, участвовал в аресте шефа абвера?»
На выезде из рощи барон едва сумел провести машину по краю свежей бомбовой воронки. Не исключено, что один из английских пилотов специально промышлял здесь, в надежде вдрызг разнести особняк Канариса, а заодно пустить «на дно» самого адмирала.
«А ведь бригадефюреру тоже не хочется, чтобы великий потрошитель вражеских секретов вдруг взял и заговорил, – вновь вернулся к своим размышлениям барон, хитровато взглянув на своего спутника. – Если Мюллер в столь жесткой форме приказал Шелленбергу арестовать Канариса, значит, очень скоро кому-то из генералов СС придется арестовывать самого Шелленберга. Единственным исключением может быть то, что выполнить эту миссию Мюллер прикажет какому-нибудь полковнику или капитану. Например, тебе».
– По-моему, барон, мы думаем сейчас об одном и том же, – промолвил Шелленберг.