Гибель адмирала Канариса

– Господа, – сипловато прокашлялся Крингер. – Мы тут заговорили о доверии. Так вот, полагаю, что за этим столом собрались люди, которые, невзирая ни на какие провалы антигитлеровской оппозиции, по-прежнему могут доверять друг другу. – Он проницательно смерил взглядом Канариса и Брефта. Те отмолчались, но это было молчание единомышленников. Именно так полковник Альберт Крингер и истолковал его. – Бек, Гёппнер, Остер, Шуленбург, многие другие деятели Сопротивления пали в этой борьбе. Но мы-то с вами – те, кто начинал борьбу за освобождение Германии от Гитлера еще в 1938-м, – еще живы. Если помните, адмирал, лично я был среди тех, кто в марте 1938-го провожал Карла Герделера в Париж[37], а затем и в Лондон…

– Уверен, что Герделер войдет в историю как самый бездарный дипломат всех времен и народов, – Брефт закурил английскую сигару и, откинувшись на спинку кресла, уставился в потолок.

– Почему вы так решили? – сдержанно поинтересовался Канарис.

– Потому что обе его поездки в Париж, как и в Лондон, закончились совершеннейшим непониманием его собеседниками того, кто он, какие люди стоят за ним, с какой миссией он прибыл и что предлагает.

– Вы уверены в этом?

– Герделер – это дичайший случай.

– Вы несправедливы, Брефт, – возразил Крингер. – Возможно, ему не все давалось, но он искренне старался.

– Такого понятия – «старался» – дипломатия не признает. Ей известны: «успех» или «провал». И ничего, кроме этого.

– Есть еще состояние длительных сложных переговоров, которые у дипломатов так и именуются – «переговорный процесс», – заметил полковник.

– К тому же, – поддержал его Канарис, – в непонимании следует винить не только Герделера, но и его собеседников. Что он мог поделать, если, вместо того чтобы посоветовать своему шефу немедленно предпринять конкретные меры, советник британского министра иностранных дел сэр Ванситтарт обвинил Герделера… в измене родине! Ведь это же бред какой-то: к нему, рискуя жизнью, прибыл представитель германского Сопротивления, которого в Лондоне должны были воспринимать как тайного союзника, представляющего высокопоставленный круг антигитлеровски настроенных военных и политиков… А сэр Ванситтарт обвиняет этого гонца в измене рейху!

– Все зависит от того, на каком языке говорить с этими чертовыми англичанами, – не сдавался Франк-Субмарина. – Например, мой личный опыт…

– Не все, Брефт, не все зависит только от этого, – нетерпеливо прервал его Канарис. – Язык, на котором с британцами пытались толковать фон Кляйст-Шменцин[38], а затем и промышленник Ханс Бем-Теттельбах, тоже оказались недостаточно понятными по ту сторону Ла-Манша.

– Кое-что слышал об их попытках, поэтому не оспариваю.

– Значит, дело не столько в языке, сколько в политике, в позиции Англии, а также ее союзников; в условиях, на которых англичане и американцы согласились бы сотрудничать с нами. Если вы заметили, я сказал: «Согласились бы». Ибо до сих пор такого согласия мы не получали. Порой создавалось впечатление, что англичане попросту не заинтересованы в том, чтобы на германском олимпе произошли какие-то радикальные изменения.

– У меня создалось такое же впечатление, – признал полковник. – Они опасаются, как бы победу над Германией не вырвали у них из рук сами германцы – своим переворотом или своей революцией. В данном случае потери на фронтах в Лондоне, как и в Берлине, в расчет не принимаются.

– Но ведь и мы, ржавый якорь нам в борт, тоже обещаний своих не выполнили, – медленно тянул коньяк Брефт. – Поездки в Париж, Лондон – это, конечно, хорошо. Но фюрера-то на тот свет мы так и не отправили.

– Господин Брефт… – поморщился Канарис, пораженный его прямолинейностью. Он терпеть не мог, когда в его присутствии кто-либо решался упоминать о покушении. – Нельзя ли не столь прямолинейно и как-нибудь помягче?

– Но ведь мы же собирались сделать это! Или, может, я не так воспринял весь тот канкан, который мы затевали вокруг фюрера?

– Пытались, да… – неохотно проворчал адмирал, – но стоит ли сейчас об этом?

Однако Брефт постарался проигнорировать его недовольство избранной темой и все так же темпераментно продолжал:

– Сначала генерал Бек пытался выдавать себя за нового вождя нации, но хватило его только на то, чтобы подать в отставку после решения Гитлера ввести войска в Судеты[39]. Затем генерал Гальдер умудрился запутаться в собственных хитроумных планах то ли отстранения Гитлера от должности, то ли ареста его как душевнобольного. А разве мало было воинских частей, мало сторонников у генерала фон Вицлебена[40] в бытность его командующим берлинским военным округом, чтобы арестовать Гитлера и захватить власть?

– Только не Вицлебен… – почти брезгливо поморщился полковник Крингер, покачивая головой. – Привлечение к операции Вицлебена было одной из самых досадных ошибок вашего движения.

И для адмирала не осталось незамеченным, как недвусмысленно полковник отмежевался от движения оппозиционеров: «вашего движения»!