Гибель Айдахара

Тимур умел увидеть в человеке те черты, которые могут со временем сделать его врагом. Ошибка с Тохтамышем не казалась ему ошибкой, потому что в измене своего бывшего ставленника он хорошо видел ее причины. Ради власти можно пойти на все. Разве не сам он устранил Хусейна, который в свое время помог ему возвыситься? Разве есть что-то удивительное в том, если подобным образом поступает другой?

Не измена, а вероломство Тохтамыша заставило Тимура думать о его уничтожении. Кто будет ханом Золотой Орды – эмиру было безразлично. Главное заключалось в том, чтобы тот, кто правит этими огромными землями, не смел помышлять о борьбе с ним, Тимуром, не мешал бы ему осуществлять великие замыслы. Орду можно бить много раз, но она снова будет оживать, если править ею станет дальновидный и властолюбивый хан. В степях можно набрать новое войско, потому что там всегда есть люди, жадные до чужого богатства, мечтающие о грабежах и насилии. Голодными глазами смотрят они из своих дымных и нищих юрт на соседние народы. Именно поэтому следует посадить ханом Золотой Орды человека, готового повиноваться слову из Самарканда. Кого выбрать? Кто оправдает надежды? Темир-Кутлук или Кунчек-оглан? Нет. Ни один из них не сможет повести за собой народ, потому что в прошлом у них нет никаких заслуг – они не побеждали врагов и не показали мудрости. Их, пожалуй, не стоит поддерживать. А если Едиге? Хромой Тимур сразу же отказался от этой мысли. Батыр был похож на тигра, ожидающего только удобного случая для прыжка. Если в руки такого человека дать повод коня-великана, имя которому Золотая Орда, то еще неизвестно, куда он его повернет, и чей позвоночник хрустнет под его могучими копытами.

Обжегшись на Тохтамыше, эмир решил быть осторожным. Время покажет, как следует поступить. Главное сейчас уничтожить хана, а когда Золотая Орда окажется в руках, покорная и обессиленная, можно будет без особого труда подыскать человека, который сядет на ее трон.

Едиге догадывался о замыслах Тимура, но обстоятельства складывались так, что он не мог позволить себе показать это, потому что сейчас для него главным врагом был Тохтамыш.

– Проходи, – сказал Тимур, – за чаем хорошо говорить о делах. – Голос эмира прозвучал приветливо, и Едиге в который раз удивился тому, как может на глазах меняться этот человек. Будто и не было жестокого воина, без трепета посылающего тысячи людей на верную гибель или приказывающего складывать курганы из отрезанных голов побежденных.

– Я позвал вас затем, чтобы сказать о близком походе. Пора напомнить Тохтамышу о том месте, которое определено ему судьбой. Я хочу, чтобы вы стали теми людьми, которые укажут моим туменам самые короткие пути к цели. Дорога предстоит неблизкая, и никто сейчас не сможет сказать, где, в каком конце Дешт-и-Кипчак встретим мы войско хана…

Эмир выжидательно замолчал. Молчали и Темир-Кутлук, и Кунчек-оглан. Они с нетерпением ждали, кого же Тимур назовет властителем Золотой Орды взамен поверженного Тохтамыша? И один только Едиге понял, что эмир сегодня не скажет об этом, потому взглядом попросил у эмира слова:

– Высокочтимый эмир, мудрость твоя велика, а глаз зорок. Мы горды твоим поручением. Не каждому выпадает счастье сослужить такую службу. Мы сделаем все! И все-таки… У меня есть просьба…

Тимур допил чай и поставил пиалу на ковер.

– Говори, – разрешил он.

– Никто не знает просторы Дешт-и-Кипчак так хорошо, как Темир-Кутлук и Кунчек-оглан. Они достойны указывать путь твоему войску. У меня же с Тохтамышем кровная вражда. Он велел убить в свое время моего отца. Я не успокоюсь, пока меч не обагрится его кровью. Поэтому мое место среди воинов. – Едиге промолчал, а когда заговорил снова, в голосе его были мольба и страсть: – Великий эмир, дай под мое начало тумен! Я должен встретиться со своим врагом в битве, лицом к лицу! Клянусь хлебом, что оправдаю доверие! – Едиге взял с дастархана и поднял над головой ломоть хлеба.

Хромой Тимур долго молчал и, казалось, взвешивал просьбу батыра. На самом деле он находился на распутье и не знал, как ему поступить. Можно было уступить Едиге, сделать то, что он просит, потому что эмир верил – ненависть его к Тохтамышу действительно велика, и батыр действительно будет сражаться с ним, не жалея жизни. Понуканием не заставишь пса броситься на волка. Многие предводители страшатся битвы и потому, конечно, будут уступать в ярости, и в смелости Едиге. Но не слишком ли рано доверять батыру? Десять тысяч всадников – большая сила. Если они попадут в руки смелого, хитрого, умеющего увлечь за собой Едиге, кто знает, станут ли они со временем так же беспрекословно выполнять волю эмира? Не получится ли так, что, расправившись с Тохтамышем, батыр откажется идти дальше и покорять Орду? Недаром ведь люди говорят, что зов крови предков в человеке сильнее всего. Кто знает, быть может, в час испытаний он, этот зов, как раз и проснется в Едиге? Нет, спешить не стоило.

Хромой Тимур заговорил медленно, словно взвешивая каждое слово на ладони: