Гибель Айдахара

Узнав о приближении войска Тимура, Тохтамыш заколебался. Он хорошо знал эмира, силу его туменов. Поэтому сразу же приказал снять осаду городов и быстро уходить в просторы Итиля, где можно было пополнить войско и приготовиться к битве. А чтобы как-то выиграть время послал к Хромому Тимуру послов.

Хан знал: переговоры ни к чему не приведут, потому что он слишком долго испытывал терпение своего бывшего покровителя. Хромой Тимур никогда не отступает от задуманного, и уж если он решился выступить с двухсоттысячным войском, решающей битвы уже надолго отсрочить нельзя.

Ханских послов во главе с Султанбек-бием в ставке Тимура встретили с подобающим почетом – поставили для них белую юрту, Приготовили угощение. Однако же на второй день, когда пригласили к эмиру, тот не выказал уважения, полагающегося послам дружественного государства. Хмуро кивнул им Тимур, приглашая сесть.

Султан-бий, едва опустившись на пушистый яркий ковер, заговорил быстро, напористо:

– Мы родственники по крови. Наши предки жили в мире и дружбе, делили радость и горе, ходили в одни походы, против одного врага. Мы отдавали в жены вам наших девушек, и наши джигиты брали ваших красавиц. Не годится вытаптывать друг у друга пастбища. Ссора умаляет достоинство батыров. Хотя мой повелитель хан Тохтамыш высок по положению, но он шлет свой поклон тебе, эмир Тимур, и дарит девять прекрасных коней, быстрых словно ветер, а также сокола с золотым колокольчиком на лапе.

Эмир сделал движение рукой, и высокий нукер с красивыми пышными усами, стоящий у входа, быстро направился к послам и принял из рук одного из них ловчую птицу. Неслышно ступая по ковру, подошел к Тимуру и посадил сокола ему на плечо.

Эмир не нарушил этикета, не отказался от подарка, но и хвалить его не стал, словно он был ему безразличен.

А Cултанбек-бий продолжал свою речь:

– Одинаково желты цветом медь и золото, но не одинаковы их цена и свойства. Кто в этой жизни не ошибается… Мой повелитель хан Тохтамыш понял, что поступил не по-братски, и потому просит не гневаться на него. Отправляя меня к тебе, он говорил: «Я всегда был эмиру Тимуру правой рукой. С его помощью я стал ханом. Так пусть же он простит меня. Отныне я клятву свою не нарушу, и между нами всегда будет прочный мир. Сколько бы не прошло дней и годов…»

Тимур гордо и зло вскинул голову:

– Прощения моего не будет хану Тохтамышу… Если бы он вызвал меня на честную битву, я, быть может, и простил его, потому что знал бы, что движет им желание властвовать. Это желание бывает в людях иной раз сильнее желания жить. Если бы все обстояло так, и он вызвал меня на битву ради этого, я бы не осудил его. Но Тохтамыш, забыв о моей доброте, когда я находился в далеком походе, напал на подвластные мне земли и народы, и действия его подобны удару кинжалом в спину. Коварства я не прощаю!

Речь Тимура становилась все более отрывистой, гневной. Он словно позабыл о том, сколько раз он сам совершал коварство. Отставив в сторону растопыренную ладонь, он начал загибать пальцы, перечисляя все прегрешения Тохтамыша перед ним, грозным Тимуром. В уголках его губ появилась пена. Безжалостные прозрачные глаза его вылезли из орбит и налились кровью.

Находящиеся в шатре в испуге попятились от своего повелителя, решив, что у него снова начинается приступ падучей болезни. В такие минуты Хромой Тимур терял рассудок и трудно было предсказать его поступки.

Ослепление прошло так же внезапно, как и возникло. Эмир потряс головой, словно прогоняя наваждение. В юрте сделалось тихо. Тимур с удивлением посмотрел на сидящего на его плече сокола и, брезгливо дернувшись, сбросил его на ковер, под ноги.

– Все! – хрипло сказал эмир. – Пусть Тохтамыш просит прощения у аллаха. А наш спор решит битва!

Послы поднялись и, склонившись в низком поклоне, попятились к выходу. И уже у самого порога Султанбек-бий сказал:

– Высокочтимый эмир, мы передадим слово в слово то, что вы сказали нашему повелителю, хану Золотой Орды Тохтамышу.

Усмехнувшись одними губами, Тимур негромко сказал:

– Вы уже не можете передать моих слов…

Послы замерли на месте. Лицо Султанбек-бия покрылось мертвенной бледностью.

– Ни один хан, ни один эмир не совершал насилия над послами, пришедшими для того, чтобы помирить два враждующих народа… – неуверенно сказал он.

– Так не делали раньше. Так вынужден поступить я. Вы второй день в моей ставке, и глаза ваши не были закрыты. А раз так, то вы видели то, что не позволено видеть врагам. – Тимур помолчал, наслаждаясь страхом послов. – Но я не убью вас. Вы останетесь здесь и, когда мы двинемся на Дешт-и-Кипчак, станете нашими проводниками. У вас есть возможность сохранить свои жизни, если вы будете хорошо выполнять то, что вам поручил я.

Жизнь возвращалась на бледные лица послов.

– Но кто же тогда передаст Тохтамышу твои слова? – спросил Султан-бий.

– Никто! На рассвете мои тумены пойдут вперед. Они и дадут достойный ответ вашему хану на его слова.