Гибель Айдахара

Едиге с усмешкой посмотрел ему вслед.

– Ох, как трудно быть ханом Золотой Орды… – сказал он вслух.

Когда воин втолкнул к нему в юрту женщину, эмир сначала не узнал ее. Лицо женщины было суровым, глаза гневными, брови нахмурены.

– Постели постель, – приказал Едиге.

Женщина прямо и твердо посмотрела ему в лицо:

– Зачем? Разве ты не знаешь, что я шиитка и не могу лечь в одну постель с мужчиной, если он мне не муж?

Эмир рассмеялся:

– По-твоему не будет!..

Женщина отступила на шаг.

– Не подходи! – в руке ее сверкнул широкий узбекский нож.

Едиге нахмурился. Он не привык, чтобы ему отказывали, когда он чего-то хочет.

– Ты хорошенько подумай.

– Мне не о чем думать! Так велит поступать бог!

Эмир вдруг стремительно бросился к женщине, вывернул ей руку, и нож отлетел далеко в сторону. Он повалил ее на кошму и прямо у входа взял ее.

* * *

Шадибек не находил себе места. Едиге опозорил его своим требованием, но и отказать, не подчиниться эмиру не мог. Минуло всего несколько дней, как Едиге сделал его ханом. Все войско, вся сила в руках Едиге: захочет – другого поставит ханом. Поэтому надо пережить этот позор, сделать вид, что ничего не произошло.

Шадибек позвал к себе начальника стражи – молчаливого, преданного джигита.

– С наступлением ночи, – сказал он, – отведешь младшую жену Темир-Кутлука в юрту эмира… – И, подумав немного, добавил угрюмо: – Дождешься, когда она выйдет оттуда, и… привяжешь ее к хвосту необъезженного коня. Я не хочу, чтобы мои глаза когда-нибудь увидели вновь эту женщину…

Воин поклонился и молча исчез из юрты.

Обида, ярость не покидали Шадибека, не утихали, и оттого не было сна. Он ворочался на своем ложе, старался не думать о происходящем. Только перед рассветом услышал он, как промчался где-то за аулом испуганный конь, выбивая копытами бешеную дробь.

И сразу на душе стало легко. Больше не было свидетельницы его позора.

По усталому виду хана Едиге понял, что тот провел эту ночь без сна. Мелькнула мысль, не слишком ли он быстро и грубо решил подчинить себе Шадибека, смять его волю? Не обернется ли это затаенной злобой, не помещает ли в будущем править Ордой? Но разум подсказывал, что новоиспеченный хан не настолько глуп, чтобы из-за женщины стать врагом ему, своему покровителю.

* * *

Весть о том, что новым ханом Золотой Орды по воле Едиге стал Шадибек, вызвала у Хромого Тимура приступ ярости. Правитель Мавераннахра в это время находится в Герате, но и сюда доходили вести, что Орда вновь начинает крепнуть, собирать войско. Тимуру не нужны были пустынные степи Дешт-и-Кипчак, но и не хотел он иметь рядом с собой соседа, который всегда отличался вероломством и только выжидал удачного момента, чтобы вцепиться зубами в полу халата. Эмир решил, что настало время вновь двинуть свои полки на Золотую Орду, чтобы не дать ей возможности превратиться вновь в серьезного соперника и врага. Мысль эта с каждым днем все больше занимала Тимура.

Но в это время в Герат неожиданно прибыли золотоордынские послы. Они привезли эмиру в подарок прекрасных кречетов и ласковые слова от своего нового повелителя хана Шадибека и Едиге.

Тимуру это польстило, но ни одному слову послов он не поверил. Было ясно только одно – что Орда еще слаба, если решилась на такой поступок. Как было заведено по обычаю, эмир одарил гостей ответными щедрыми подарками.

С походом в Дешт-и-Кипчак можно было пока не спешить, тем более что Тимура все больше беспокоили османские тюрки во главе с их султаном Баязитом Молниеносным. Вот кого в первую очередь следовало убрать с дороги.

На этот раз поистине молниеносным оказался не Баязит, а Тимур. Он не дал возможности своему противнику собрать большое войско и потому легко разбил его под Анкарой, пленив самого султана. Так же стремительно, отягощенный большой добычей, эмир вернулся в Самарканд.

И здесь снова ожила давняя мечта Хромого Тимура – покорить Китай. Враг, который мог бы ударить ему в спину, был обескровлен, путь же в Китай лежал через золотоордынские степи и Семиречье. Таким образом, была возможность по пути к большой цели вновь разгромить оживающую Орду.

Ни с кем не делясь, по обыкновению, своими замыслами, Хромой Тимур перебрался в Отрар и велел постепенно подтягивать к берегам Сейхун-дарьи свое огромное и грозное войско. Вскоре долина реки в среднем течении, вплоть до города Туркестана, стала похожа на огромный военный лагерь. Беспрестанно проводились учения, тысячи арб везли продовольствие, из степи пригоняли табуны лошадей.

Здесь и нашел Хромого Тимура посол от Тохтамыша. Бывший хан, спрятавшийся от мести Едиге в окрестностях города Шангитара, прислал к эмиру своего самого верного человека – Караходжу. Эмир знал этого человека лично и потому согласился выслушать то, с чем он приехал.

Караходжа вошел в походную юрту Тимура и, опустившись на одно колено, низко склонив голову, сказал:

– Великий Тимур, я, несчастный, не решаюсь поведать о горечи моего господина и хозяина Тохтамыша. Его слова, его боль в этом послании, – и Караходжа протянул свиток в сторону эмира.