Гибель Атлантиды: Стихотворения. Поэма

А плот, как будто за грезой в погоне,
Плывет в недвижном озерном затоне;
Чуть слышно весла шуршат в камышах.

На зыби звезды… Певцы замолчали…

Но отзвук песни с налетом печали
Звенит и плачет призывно в ушах.

«Сестра, послушай! Душою безгрешной,

Как белый голубь, чиста ты, сестра,
И верой сердца чудесно мудра.
А я, в печали моей неутешной,
Теряю разум и духом ослаб:
В себе не властен, я гибну, как раб,
В борьбе с собою, в борьбе безуспешной.

Зачем мне небо? Что сказ стариков

Про подвиг наш пред толпой беззаботной,
Живущей счастьем любви мимолетной?
К чему блаженство бессчетных веков,
Где близость будет, как призрак, бесплотной,
Когда сейчас и безумье в крови,
И в сердце пламень неведомой жажды,
Когда я знаю, что радость любви,
Лишь раз рождаясь, цветет лишь однажды,
Что мук и счастья заветную нить
Сверканьем звездным нельзя заменить!..

У звезд — ни плоти, ни крови; не им бы,

Хвалясь любовью бездушной своей,
Кичиться счастьем пред сердцем людей.
Тусклее в небе их мертвые нимбы
Венка живого с головки твоей.

Они не могут дышать ароматом,

Разлитым тайно в твоих волосах.
Немые зовы в любимых глазах
Дано ль; их взорам читать пред закатом?

Лучей их трепет, к нам падая вниз,

Очей твоих уступает мерцанью.
А блеск бесстрастный серебряных риз
Одел ли светом, как чистою тканью,
Мечту такую, какую твоя
Одела тога, скрывая несмело
Тебя, мой лотос на лоне ручья,
Тебя, безгрешность акации белой?..
О, мать-земля! Препрославлена будь,
Земля, такое создавшее тело:
И эту нежно-округлую грудь,
И гибкий стан, словно лилии стебель,
И тонкий очерк девических плеч!..
О, только бы видеть… любить их… Но в небе ль
Найдем мы радость условленных встреч?..

Мне нужно счастье — простое, земное:

Хочу я в мире греха, меж людьми,
Сгорать в истомном и сладостном зное…
Сестра-царевна, прости… но… пойми…
Забудь о небе. В глаза загляни мне,
Смотри — не звезды ль людские глаза?
Но в них, как в страстном ликующем гимне,
Восторг, тоска и желанья слеза…

Услышь их повесть. Прислушайся к стуку

Людского сердца… Обет свой храня,
Ты веришь песням, сулящим разлуку,
А я — лишь зовами грядущего дня.
Тебя я кличу. Подай же мне руку.
Сожжем сомнений постыдную муку…
Но ты боишься живого огня!
Я — твой, весь твой для любви безрассудной,
А ты, царевна, отвергла меня;
Тебе со мною расстаться не трудно:
Тебя в гордыне холодной влечет
Супруги Неба великий почет…»

Сорвался голос. Едва не рыдая,

В тоске сердечной царевич затих.
Царевна жадно, томясь и страдая,
Внимала брату. В желаньях глухих
Металась тайно душа молодая
От слов запретных, но столь дорогих,
Столь нужных в эти последние сроки
Пред новым, ждущим ее рубежом…
Но звук насмешки, обидно-жестокий,
Ударил в сердце, как острым ножом.

«О, брат, опомнись! Зачем торопливо,

В своей печали, насмешкой ревнивой
Ты хочешь больно меня уколоть?..
Души не ранишь: исполнен на диво
Мой дух покоем. А бедная плоть
И так мятется меж грезой счастливой
И зовом долга… Что ж, новую боль
Я буду в келье своей молчаливой
Таить на сердце… Меж тем не оно ль
Одною думой заветною жило,
Бессменно билось всё в той же мольбе,
Стремилось к цели единственно-милой,
Томилось страстью одною… к тебе?..

Любимый, верь и не мучь понапрасну

Себя сомненьем: сильна и верна
Любовь моя… не угаснет она,
Когда для жизни земной я угасну…

Мой призрак счастья! Мой друг и жених!

Сказать могу ли, как я благодарна
Тебе за речи признаний твоих?
Царевич, с ними и скорбь лучезарна,
И тень разлуки ушла далеко,
И бремя жертвы — отрадно-легко…»

Царевич вспыхнул, упрямо нахмуря

Бровей подвижных двойной полукруг;
И мысль о жертве, как дикая буря,
Ворвалась в душу. Представилась вдруг
Ему так живо на вышитом Ложе
Нагою, жалкой наложницей Ра
Она… кто чести и жизни дороже,
Всех благ ценнее — царевна-сестра.

«Сестра, — шептал он ревниво и страстно, —

Любви, не слов я хочу. Не могу
Тебя я видеть такой безучастной.
Отдам ли храму тебя, как врагу,
Я в плен без боя?.. Нет, страстью запретной
Тебя молю я о страсти ответной!

Ты мне открылась, что любишь во мне

Не друга детства, не брата; и тщетно
Ты будешь в храме, в ночной тишине,
Скрывать на сердце кровавую рану —
Души влюбленной смертельный недуг.
Поверь, царевна, пустому обману
Не может верить Небесный Супруг.

С душой, безмолвно кричащей от боли,

Союз великий — подобен ярму;
А Он, Свободный, не хочет неволи,
Насилья жертвы не надо Ему.

Меж тем ты вступишь невестой покорной

В Его обитель с любовью притворной,
С лукавой клятвой… Сестра, не позорь
Себя преступной, беспомощной ложью:
Отвергнет Небо избранницу Божью
За грех пред Тайной Зиждительных Зорь!

А если жаждет и ждет отреченья

Жених Небесный ценою мученья,
Ценой притворства, тоски и стыда,
И если самый обет обрученья
Не дар любви, а трусливая мзда
Земных рабынь их тирану, тогда…
Тогда не дам я свершиться обману!..
Нет… нет… Открыто противясь Ему,
Я вызов кину… не дрогнув, восстану…
Исторгну… вырву тебя… отниму…»

Склонясь, колени сестры обнимая,

Молил царевич, не ведая сам,
Что шепчут губы. Мятежным речам,
Бледна, царевна внимала, немая.
Порыв безумный надменных угроз
Венчал любовь их, как апофеоз:
От вспышки бурной еще бестелесней
Была их страсть, как внежизненный сон…
Всё сон… И полночь, и тихий затон,
И зовы в новой безрадостной песне,
Которой рощи, со светом и тьмой,
Из далей вторят живым перекликом, —
Всё сон… Как страшно… И вырвалось криком:
«Не пойте, люди!.. Скорее домой!..»

Вся боль сказалась в мучительном стоне…

Прервалось пенье. Крутой поворот, —
И быстро-быстро в растущем разгоне
Скользит цветами украшенный плот…
Легло молчанье в пустынном затоне;
Бесстрастна тишь поднебесных высот.