Гибель дракона

— Наш отдел, господа, — слабым тенорком заговорил Кавасима, — производственный. Он — мать всех отделов отряда. Мы занимаемся размножением и культивацией бактерий и одновременно вырабатываем иммунные сыворотки и вакцины для нужд нашей армии. В этом помещении, господа, вы видите перед собой восемь котлов для варки питательной среды. Емкость каждого котла — одна тонна.

— Тонна? — удивленно переспросил Фуруно.

— Так точно, тонна. Следовательно, одновременно мы пускаем в работу восемь тонн питательной среды. Таких систем у нас две. Готовая питательная среда разливается по культиваторам, изобретенным профессором Исии, — он поклонился в сторону начальника отряда и, пропуская генералов в соседнюю комнату, продолжал. — После охлаждения среды мы подсаживаем туда нужную культуру. Через сорок восемь часов с каждого культиватора снимаем пятьдесят-шестьдесят грамм бактерий...

Они находились в комнате, похожей на вокзальную камеру хранения ручного багажа. Двигаться приходилось среди стеллажей, заставленных блестящими металлическими сосудами, напоминавшими опрокинутые узкодонные ведра. Крышки сосудов были притянуты болтами.

— Здесь вы видите четыре тысячи культиваторов. Но загружена только ничтожная часть, — с глубоким сожалением проговорил Кавасима. — При полной загрузке мой отдел за месяц работы может дать, — Кавасима на секунду задумался, — чумных бактерий триста килограммов.

— Что?! — вырвалось у Фуруно.

— Триста килограммов, — повторил Кавасима. — Исчислить количество микробов штуками чрезвычайно трудно. В одном грамме около двух тысяч миллиардов чумных микробов. А мы за цикл производим двенадцать килограммов. Цифра сорок тысяч триллионов не даст вам того представления, какого заслуживает.

Генералы молчали. Фуруно перестал отдуваться, а только чуть слышно посапывал.

— Одного микроба достаточно для того, чтобы прервать человеческую жизнь, — Кавасима откашлялся. — Вот здесь, — он провел генералов железной лестницей вниз, — мы храним готовую продукцию.

Кавасима поднял небольшую стеклянную банку, опутанную густой проволочной сеткой. В склянке колыхалась желтоватая сметанообразная масса. Генералы отшатнулись.

— Положите на место, Кавасима-сан, — кротко проговорил Аябе. Со вздохом сожаления Кавасима вышел из прохладного подвала, хранившего в сотнях килограммовых банок мучительную смерть миллионов людей.

— Я приглашу вас в питомник, — гостеприимно проговорил Исии. Почти рядом с холодильником находилось помещение питомника — несколько комнат, разгороженных арками. На полках, не выше человеческого роста, симметрично располагались металлические ящики с круглыми отверстиями, затянутыми частыми сетками. Кавасима открыл один из ящиков. В нем, почти упершись мордой в сетку, стояла обыкновенная серая крыса. Генералы недоуменно посмотрели на нее. Крыса заволновалась. Злобно сверкая налитыми кровью глазами, она начала дергаться, стараясь освободиться от пут, приковавших ее лапы и морду.

— Крыса лишена движений. Она не может уничтожать блох, питающихся ее кровью. Профессор Исии изобрел фарфоровую авиабомбу, которая вместо взрывчатки будет наполняться блохами, зараженными чумой. Ударный механизм, при падении бомбы, разбросит блох в диаметре пятнадцать-двадцать метров. Сейчас эта крыса блох не имеет, — Кавасима закрыл крышку. — Весь этот отдел рассчитан на второй цикл. Они ждут своей очереди, — Кавасима поставил ящик на прежнее место и любовно погладил его полированную крышку.

Вечером, когда пораженные члены комиссии уехали, генерал Исии, довольный блестящим исходом ревизии, устроил для начальников отделов и ведущих врачей-бактериологов банкет в зале офицерского собрания — тут же в городке, за трехметровой стеной. До утра светились там окна и слышались мечтательные монотонные напевы. Часовые на стенах, дремотно опершись на винтовки, слушали и грустили. Во внутреннем дворе, за высокой глухой стеной, темнела приземистая двухэтажная громада внутренней тюрьмы. У каждой двери стояли солдаты, по бесконечному круговому коридору бесшумно двигались патрули.

Тонкое полукружие месяца затянули тучи. Упали теплые капли дождя. Далеко за полночь по гулкому подземному туннелю во внутреннюю тюрьму прошла крытая автомашина. Часовой увидел на пропуске личную печать генерала Исии и торопливо открыл стальные створки ворот.

37

Семенов боялся сумерек. Ему казалось, что в затененных углах появлялись давно забытые люди. Особенно его пугал призрак одной молодой учительницы, почти девчонки. На площадь перед церковью согнали всех, жителей села смотреть на казнь. Уже с помоста девчонка плюнула в Семенова. Плевок попал на сапог. Атаман поморщился. Учительницу повесили. Село сожгли. И вот теперь в сумерках стоит она в темном углу — серая, как пыль на дорогах...