Джонатан Аргайл был далек от сомнений и колебаний Флавии. Напротив, в это утро он имел все основания надеяться, что сумеет добиться четкого результата. Преступление как таковое никогда не интересовало его в том смысле, в каком оно волновало Флавию. В его обязанности не входило сажать людей за решетку. Как всех нормальных людей, Джонатана гораздо больше интересовали причины преступления. Он полагал, что следствие может превратиться в весьма увлекательное занятие, если вести его, отталкиваясь от причины. Конечно, такой подход нечасто приводит к аресту преступника, но Джонатана это не волновало. В конце концов, как украли икону, более-менее ясно. Ее просто взяли и унесли. Легко. Вопрос, кто украл картину, был более интересен, однако и он предполагал только два варианта ответа, судя по тому, что ему рассказывала Флавия. А вот выяснить, зачем ее украли, — это уже задача для настоящих интеллектуалов, для людей с нестандартным складом ума.
На протяжении нескольких веков эта икона, якобы принесенная ангелами, не привлекала к себе никакого интереса. Сегодня утром Аргайл проснулся с твердым намерением выяснить, почему ситуация вдруг изменилась, И был готов потратить на это весь день. Даже неделю, если понадобится: он задал студентам эссе, над сочинением которого им придется покорпеть не один день.
Флавии Джонатан ничего не сказал — он любил преподносить сюрпризы в законченном виде. У него появилась одна идея: попытаться узнать, почему Буркхардт вдруг заинтересовался маленькой «Мадонной».
Явившись в монастырь, он объяснил цель своего визита отцу Жану.
— Пожалуйста, вы можете посмотреть архив, если считаете, что в этом есть смысл, — с готовностью откликнулся отец Жан.
— А у вас нигде не отмечено, какие именно документы он смотрел?
— Кто — он?
— Буркхардт. Убитый, которого нашли в реке. В своей статье он ссылался на ваш архив — значит, он воспользовался его материалами. Это очень важно — узнать, что именно он смотрел.
На этот раз удача отвернулась от Аргайла. Отец Жан отрицательно покачал головой:
— Сожалею.
— Вы не ведете такие записи?
— Нет. В тех редких случаях, когда к нам обращаются с просьбой воспользоваться архивом, мы просто отдаем ключ от помещения, и все.
— У вас есть каталог имеющихся документов?
Отец Жан улыбнулся:
— В некотором роде, но вряд ли он вас удовлетворит. Он никуда не годится.
— Он даст мне хоть какое-то представление.
— Боюсь, что нет.
— Отчего так?
— Архивом заведовал отец Чарлз, он знал его вдоль и поперек.
— Но отец Чарлз, как я понял, умер.
— О нет, он полон жизни, но ему уже за восемьдесят, и голова у него уже не та, что раньше.
— Он сошел с ума?
— Боюсь, что так. У него бывают просветления, но все реже и реже.
— И он не составил каталог?
— Нет. Мы планировали заняться им, но когда отец Чарлз перенес удар, пришлось отказаться от этой идеи. Без его подсказки нам пришлось бы начинать с нуля. В настоящий момент мы заняты более насущными делами.
— Да, это сильно осложняет мою задачу. А нельзя ли мне с ним повидаться?
— В принципе можно. Только я сейчас не смогу вас к нему проводить. У нас возникли большие проблемы.
— Какого рода?
Отец Жан сокрушенно покачал головой:
— Мы столкнулись с подъемом религиозных чувств у местного населения.
— Вас это не радует?
— Говоря откровенно, я пока не знаю, как к этому отнестись. Наш орден уделяет столько внимания больницам и школам, что братья забыли, что такое истинное религиозное чувство, и не знают, как им быть в такой ситуации. Тем более что вера местных жителей основана, на мой взгляд, на суеверном страхе.
— Не согласен с вами.
— Вы, наверное, слышали — эта икона считалась покровительницей квартала. Она защищала квартал от эпидемий, а во время войны на него не упало ни одной бомбы. Конечно, все давно об этом забыли. Помнят лишь старики вроде синьоры Грациани. Во всяком случае, я так полагал до последнего времени. По неизвестной мне причине кража иконы всколыхнула новый всплеск любви к «Мадонне». Ох уж эти римляне. С виду типичные прагматики и материалисты, а копни поглубже…
— Так в чем проблема?
— Они устраивают ночные бдения, во время которых умоляют ее вернуться. Такое впечатление, будто они и впрямь боятся, что с кварталом может что-то случиться в ее отсутствие. Они исповедуются в грехах перед закрытой дверью в надежде, что Божья Матерь смягчится, увидев их искреннее раскаяние, и вернется.
— Но ведь икону украли.
Отец Жан улыбнулся:
— Они так не думают. Большинство из них уверено, что она лишила их своей благосклонности к исчезла по собственной воле. И не вернется до тех пор, пока они не исправятся. Я читал о подобном феномене в летописях, но никогда не думал, что сам стану свидетелем такого поклонения. Проблема в том, что они во всем обвиняют орден.
— Чем же вы перед ними провинились?
— Тем, что спрятали ее от людей. Закрыли церковь. Вообще-то это вина генерала Боттандо: он посоветовал нам запереть все двери.
— Такова его работа.
— Да. Но я только сейчас начинаю понимать, что наша работа — игнорировать подобные советы. Теперь нам придется обсудить с братьями, как разрядить обстановку.