Генеральное наступление назначили на весну – лето 1917 года. Осень – зима должны были стать победными. Это являлось настолько очевидным, что в конце 1916 года к грядущим парадам победы в поверженных столицах – Берлине, Вене и Стамбуле – была пошита и отправлена на склады новая военная форма, в том числе те самые буденовки, известные впоследствии как головные уборы красноармейцев. Они были созданы по эскизам художника В. М. Васнецова и первоначально назывались «богатырками». В центре богатырки, напоминавшей древнерусский шлем, красовался двуглавый орел. В армии Троцкого имперских орлов содрали, а их место заняла красная звезда[107]
. Да и кожанки комиссаров тоже были царскими – форма для летчиков и экипажей бронеавтомобилей.Вновь из воспоминаний Уинстона Черчилля: «Ни к одной стране в мире судьба не была так жестока, как к России. Ее корабль пошел ко дну, когда гавань уже была видна. Она уже перетерпела бурю, когда все обрушилось на нее. Все жертвы были принесены; вся работа завершена. Отчаяние и измена овладели властью, когда задача была уже выполнена. Долгие отступления окончились; снарядный голод побежден; вооружение притекало широким потоком… В марте Царь был на престоле; Российская империя и русская армия держались, фронт был обеспечен и победа бесспорна. Согласно поверхностной моде нашего времени, царский строй принято трактовать как слепую, прогнившую, ни на что не способную тиранию. Но разбор тридцати месяцев войны с Германией и Австрией должен был исправить эти легковесные представления. Силу Российской империи мы можем измерить по ударам, которые она вытерпела, по бедствиям, которые она пережила, по неисчерпаемым силам, которые она развила, и по восстановлению сил, на которое она оказалась способна… Царь сходит со сцены. Его и всех его любящих предают на страдания и смерть. Его усилия преуменьшают; его действия осуждают; его память порочат… Остановитесь и скажите: а кто же другой оказался пригодным? В людях талантливых и смелых; людях честолюбивых и гордых духом; отважных и властных – недостатка не было. Но никто не сумел ответить на те несколько простых вопросов, от которых зависела жизнь и слава России. Держа победу уже в руках, она пала на землю заживо…. пожираемая червями»[108]
.Небольшое лирическое отступление
У кого-то из читателей может возникнуть недоумение, ведь широко известна крылатая фраза, приписываемая Черчиллю: «Сталин принял Россию с сохой, а оставил ее с атомной бомбой». Как-то это не вяжется…
Ответ прост: к легендарной тираде «про соху и атомную бомбу» Черчилль не имеет ровно никакого отношения.
Настоящий автор этого пафосного высказывания – покаявшийся британский троцкист Исаак Дойчер. Именно такими словами он в 1953 году в газете The Times оценил заслуги И. В. Сталина в некрологе на его смерть[109]
. Но старый троцкист и в этом непомерном восхвалении грамотно делал свое «антисоветское» дело: сотни миллионов европейцев еще прекрасно помнили о годах процветания царской России и подобный льстивый некролог добавил к воспоминаниям о покойном лишь раздражение. А вот наивные российские публицисты до сих пор с победным воодушевлением размахивают столь дорогими для них «сохой» и «атомной бомбой», настырно приписывая эти слова Уинстону Черчиллю[110].Кстати, Черчилль как-то и вправду, за несколько месяцев до своей знаменитой Фултонской речи, в которой он объявит о начале новой, холодной, войны коллективного Запада против СССР, и, видимо, подыскивая последние мирные подходы к бывшему союзнику, вдруг весьма лестно отзовется о Сталине в своем выступлении 7 ноября 1945 года на заседании в палате общин: «Я лично не могу чувствовать ничего иного, помимо величайшего восхищения, по отношению к этому подлинно великому человеку, отцу своей страны, правившему судьбой своей страны во времена мира и победоносному защитнику во время войны»[111]
.Но уроки Февральской революции и предательское участие в ней западных союзников Сталиным были не только не забыты, но и на всю жизнь усвоены. Поэтому, когда лестное выступление Черчилля решением членов Политбюро было напечатано в газете «Правда», Сталин отреагировал на публикацию очень жестко. Диктатор в эти дни находился на Кавказе, где проходил лечение, на которое не находил времени до окончания войны. Познакомившись со свежим номером «Правды», он незамедлительно отправил беспощадную телеграмму на имя Молотова, Берии, Маленкова и Микояна: