Гибель империи. Российский урок

Примерно в то же самое время делает запись в своем дневнике и генерал Рузский: «Я сегодня сделал все, что подсказывало мне сердце и что мог для того, чтобы найти выход для обеспечения спокойствия теперь и в будущем, а также чтобы армиям в кратчайший срок обеспечить возможность спокойной работы»[198].

Великий поэт Федор Иванович Тютчев за полвека до этих событий провидчески писал:

О, эти толки роковые,
Преступный лепет и шальной
Всех выродков земли родной,
Да не услышит их Россия, —

И отповедью – да не грянет

Тот страшный клич, что в старину:
«Везде измена – царь в плену!» —
И Русь спасать его не встанет[199].

Ф. И. Тютчев

В 1927 году в СССР увидела свет книга «Отречение Николая II. Воспоминания очевидцев». Вступительную статью к ней было поручено написать одному из самых знаменитых тогда в СССР журналистов Михаилу Кольцову (Моисей Фридлянд). Глумливо и усердно поливая грязью образ Царя, он тем неожиданнее, говоря о выдержке и твердости Императора, вдруг изрекает слова очевидно поразившей его правды: «Где же тряпка? Где сосулька? Где слабовольное ничтожество? В перепуганной толпе защитников трона мы видим только одного верного себе человека – самого Николая… Он отрекся после решительной и стойкой борьбы в полном одиночестве… Спасал, отстаивал Царя один Царь. Не он погубил, его погубили»[200].

Подвал дома Н. Н. Ипатьева, в котором была расстреляна Царская семья. Екатеринбург

Американский экономист Энтони Саттон констатировал: «Никакой глава государства не смог бы противостоять смуте такого масштаба. Поэтому не имеет смысла все сводить к мнимому безволию и отсутствию политических способностей у государя Николая II».

Тогда, 2 марта 1917 года, еще не было известно, что авантюристы, свергнувшие Императора, не дадут Михаилу принять российский престол. Что власть на долгие месяцы захватит никем не избиравшееся, ни перед кем не ответственное, постоянно меняющее свой состав Временное правительство. Что в октябре произойдет новая, еще более радикальная революция. Что победоносная война будет с позором проиграна. А Россия окажется ввергнута в кровавый водоворот небывалой в ее истории смуты. Что английские родственники отрекутся от Царской семьи, откажут ей в убежище. Что самого Государя, его жену, детей, самых близких и верных друзей – ждут страшные месяцы унижений и мученическая смерть в подвале безвестного ранее уральского дома. А затем в нескольких поколениях в столь любимой Царской семьей России у сотен миллионов людей память о них будет исполнена невообразимой клеветой.

Лишь Господь Бог увенчает их венцами страстотерпцев и прославит в Своей Святой Церкви в лике страстотерпцев – за безупречную христианскую жизнь в последние шестнадцать месяцев восхождения этой семьи на страшную екатеринбургскую Голгофу.

3 марта. Отказ от власти командира «Дикой дивизии»

Великий князь Михаил Александрович

Узнав об отречении Николая II в пользу Михаила Александровича, Родзянко и Львов умоляют Рузского и Алексеева задержать Манифест. Такой вариант уже не устраивает заговорщиков: они соглашались посадить на престол больного ребенка, но не командира «Дикой дивизии».

Великий князь Михаил Александрович был известен всем как человек несомненного личного мужества. Поэтому с началом войны именно его назначают командиром прославленной «Дикой дивизии», сформированной из воинов-мусульман. Затем он получает в подчинение 2-й кавалерийский корпус.

При этом, по общему заверению людей, знавших его лично, Великий князь обладал на удивление добрым и участливым нравом. С началом войны он отдал свои особняки и дома под госпитали, содержал их на свои средства, так же как и оснащенные им санитарные поезда. На фронте Михаил Александрович оставался в строю, несмотря на рецидивы хронической болезни. А когда другие Великие князья в 1916 году устроили так называемую «великокняжескую фронду» – настоящий заговор против Императора, Михаил Александрович категорически отказался присоединиться к ним.

Великий князь совсем не стремился быть политиком, да и не обладал необходимыми для этого качествами. По воспоминаниям его адъютанта полковника Мордвинова: «Он действительно не любил, главным образом из деликатности, настаивать на своем мнении и из этого же чувства такта стеснялся и противоречить. Но в тех поступках, затрагивающих вопросы его нравственного долга, он проявлял настойчивость, меня поражавшую!»[201]