Гибель Петрограда

Публика шумела и яростно наступала на пригнувшегося к регулятору, струсившего вагоновожатого. В толпе слышались угрозы по адресу убийц, но растерявшийся вагоновожатый оправдывался и уверял, что господин сам бросился, когда удержать вагон или решетку опустить нельзя уже было.

Тут подоспела вызванная карета скорой помощи и увезла труп. Толпа стала расходиться, за прекращением зрелища.

Я снова направился в сад и опустился на ту самую скамью, на которой сидел раньше.

Разыгравшаяся почти на моих глазах сцена человеческой смерти нисколько не потрясла меня, но течение мыслей было прервано ею. Разгадка происшедшего со мной непонятного случая перестала меня занимать, и я сразу вернулся к принятому уже на этом самом месте решению: сегодня расстаться со своей жизнью. Трамвайное же происшествие натолкнуло на мысль о способе.

— Самое удобное, — заключил я. — Не знают же теперь, было ли это невольное убийство или самоубийство, не узнают и тогда, со мной. Вагоновожатому не все поверят, а предполагать могут, что угодно. Лучшего и не придумаешь…

По саду пронесся звонок сторожа, предупреждающий публику о выходе. Вопрос о письменных распоряжениях отпадал теперь, но некоторые заметки в книжке и адрес с профессией на визитной карточке надо было написать. Лучше сейчас же, чтобы быть готовым в подходящую минуту и свободным. Но надо торопиться.

Я поспешно опустил руку в боковой карман за записной книжкой, но вытащил, вместо нее, к своему совершенному изумлению, объемистый бумажник… Перед глазами моими, при свете фонаря, сверкнули кровавые блестки рубина на застежке его. Я оцепенел…

— Откуда? Каким образом? И рубины, опять рубины!..

Некоторое время я сидел положительным истуканом, но потом, прильнув взором к граням камня, я ясно увидел глаза Саши, — восторженно-ласковые и одобрительно кивающие мне глаза…

Мысль о начинающемся помешательстве мелькнула в пылающей голове, и я невольным движением схватился за лоб. Все эти решения, приключения, переживания, так сразу обрушившиеся на неподготовленный мозг, действительно, очень легко могли повредить его. Я готов был уверовать в это и даже повести себя с этой минуты соответственным образом (бывают такие соблазны покоренной воли), но трезвая мысль, все-таки, успела вовремя шепнуть мне:

— Исследуй!

Открыв бумажник, я увидел в нем, в двух отделениях, пачки кредитных билетов. Увидел и даже ощутил самым настоящим образом. В одном были крупные — сто- и пятисотрублевые бумажки, а в другом десяти- и двадцатипятирублевая мелочь. Всего около десяти тысяч…

Это уже не походило на призрак, на иллюзию. Явление требовалось обдумать в новой плоскости, и ум мой, конечно, сейчас же поставил обладание бумажником в связь с двухчасовым, бессознательным, вычеркнутым из памяти блужданием где-то вдали сада. Но все же сомнение еще оставалось, я еще не вполне доверял рассудку и решил при помощи свидетеля проверить чудесное явление.

Вынув из бумажника несколько мелочи, а остальной капитал поглубже запрятав в карман, я поднялся со скамьи и направился к выходу. Навстречу мне шел, потрясая звонок, садовый сторож.

— Уже выходить? — спросил я его, делая вид, что не вполне понимаю значение звонка.

— Известно, выходить! Сад закрывается, не летнее время… — не совсем любезно ответил он, скользнув взором по моей, весьма непрезентабельной фигуре.

— А что, дорогой мой, плохо вам, верно, живется, бедно? — с притворным участием спросил я сторожа.

— Не лакомо! — буркнул он, проходя и не обнаруживая ни малейшей склонности поддерживать со мной душевную беседу.

— Позвольте вам сделать маленький подарок, — покровительственно и уже с твердостью в голосе предложил я.

Сторож остановился и с явным любопытством повернулся ко мне.

— Вот вам на память о моем сегодняшнем посещении сада, — протянул я ему отделенную от пачки кредитку и застыл в нетерпеливом ожидании. «А, — вдруг, я галлюцинирую?» — мелькала тревожная мысль.

Сторож замялся, с недоумением глядя то на мое лицо, то на руку. Отчаянная минута! Но потом потянулась и его рука, взяла бумажку, но сам он стоял в нерешительности, переминаясь с ноги на ногу.

— А вы, барин, не ошиблись? — спросил он, наконец, после некоторого колебания. — Ведь это четвертная!..

— Нет, нет! — бросил я и чуть не бегом пустился к выходу, не слушая выражений горячей благодарности, несшейся за мной.

— Значит, так! Значил, так! — сверкала в моей голове радостная мысль и все существо мое наполнилось безумным, безудержным ликованием. — Я богат, я могу начать новую, счастливую жизнь. Люди — мои братья, милые, дорогие братья!..

Я летел по направлению к Невскому, летел с гордостью гранда Испании. На панели столкнулся с подмазанной девой, шепнувшей мне пару теплых слов.

— Вот вам, — сунул я ей в руку новую кредитку. — Не ходите сегодня на улицу, попразднуйте дома…