Гибель С. А. Есенина. Исследование версии самоубийства

Беспристрастный эксперт должен был бы рассмотреть все возможные варианты и путем анализа отвергнуть те или иные из них. Но в случае А. М. Дегтярева мы наблюдаем совершенно иной способ действий: игнорирование любых предположений, которые могут породить сомнение в версии самоубийства поэта, и желание направить сознание читателя только в русло официальной версии.

Если это не ангажированность судмедэксперта, то что это?

Ту же самую тенденцию мы наблюдаем при объяснении А. М. Дегтяревым повреждения под правой бровью Есенина. Судмедэксперт описывает его на посмертной маске (из музея «Константиново») следующим образом: «округлой формы участок стертости поверхности рельефа с нечеткими границами, с гладкой, немного блестящей поверхностью, чуть возвышающейся над окружающей поверхностью, диаметром около 0,8 см» (с. 104). При этом кожный рисунок на нем отсутствует, хотя прослеживается вокруг данного участка (с. 105). Сравнивая это место на посмертной маске с фотографией тела Есенина в гостинице, Дегтярев описывает его на фотографии как «округлой формы участок темного цвета с ровными краями или контурами, с неразличимым рельефом» (с. 115–116). Однако здесь он лукавит. На фотографии все-таки видно, что это углубление, а не просто темное пятно. Тем не менее признать, что это углубление, а не просто темное пятно, эксперт не может, поскольку это означает воздействие постороннего предмета (не зря милиционер Н. М. Горбов и судмедэксперт А. Г. Гиляревский игнорировали эту рану). Переходя к вопросу о причинах появления на маске «участка стертости рельефа поверхности гипса», Дегтярев предполагает, что это «может быть следом от имевшейся поверхностной ссадины» (с. 121). Кожная ссадина с гладкой блестящей поверхностью? Скорее уж след реставрации лица поэта, превратившей углубление под правой бровью в «участок округлой формы темного цвета».

Как отнеслась комиссия к результатам исследования А. М. Дегтярева? На употребленное экспертом выражение «может быть», обозначающее не окончательность, а вероятностность и неопределенность выводов, члены комиссии не обратили внимания. В исследованиях А. М. Дегтярева они прочитали только то, что им было нужно: «Свое официальное аргументированное „Заключение эксперта“ А. М. Дегтярев завершает развернутыми выводами, указывая и подчеркивая при этом в самом их конце, что „каких-либо отображающих следов действий колюще-режущих предметов, следов огнестрельных повреждений на посмертных масках не выявлено“» (с. 203).

Но если в результате реставрации лица воронкообразное углубление под правой бровью и косая вмятина на лбу были ликвидированы, а «стерженьковое» углубление во внутреннем углу правого глаза эксперт без каких-либо объяснений отказался даже гипотетически рассматривать как воздействие постороннего предмета, поскольку тогда пришлось бы признать наличие колотой раны, то о каких еще следах на посмертной маске может идти речь? Остается только повторить, что исследование заведомо искаженного объекта дает только запланированно искаженный результат. Вряд ли члены комиссии этого не понимали.

Еще одно исследование документальных материалов и посмертных масок было проведено специалистами Бюро Главной судебно-медицинской экспертизы Минздрава России. На это исследование были представлены: 1) ксерокопия Акта осмотра трупа на месте происшествия; 2) два подлинных негатива с изображением трупа С. А. Есенина на месте происшествия и подлинный негатив с изображением номера (№ 5) гостиницы «Интернационал», где был обнаружен труп; 3) ксерокопия Акта вскрытия трупа и заключение специалиста ВНИИСЭ по исследованию частично разорванного Акта вскрытия трупа; 4) две фотографии трупа на секционном столе, после вскрытия тела; 5) семь гипсовых посмертных масок С. А. Есенина; 6) гипсовая посмертная копия правой кисти С. А. Есенина; 7) фотография трупа в гробу; 8) прижизненная фотография С. А. Есенина (март 1925 г.); 9) выписка из писем С. А. Есенина (июль 1924 г.).