Гибель советского кино. Интриги и споры. 1918-1972

Два взгляда на войну

В мае 1970 года, в дни 25-летия Великой Победы, в СССР случилось два события, возвращавших советским людям добрую память об И. Сталине. Первое событие: на могиле генералиссимуса на Красной площади был открыт памятник работы скульптора Н. Томского. Второе событие: на экраны страны вышли два первых фильма эпопеи Юрия Озерова «Освобождение» — «Прорыв» и «Огненная дуга», где впервые за последние почти двадцать лет одним из главных киноперсонажей являлся Сталин.

Успех фильмов был ошеломительный: билеты на них спрашивали за много метров до кинотеатров, как будто речь шла о каком-то зарубежном блокбастере типа «Фантомаса». Конечно, огромную роль при этом сыграла реклама: все два года, пока велись съемки фильмов, об этом много писалось в прессе, причем внимание акцентировалось именно на уникальности эпопеи: что в ней подробно воссоздаются эпизоды советско-германского противостояния как на полях сражений, так и в штабах и ставках; что батальные сцены сняты с той же скрупулезностью, что и сцены сражений в другой великой киноэпопее — «Войне и мире»; что одних статистов в съемках было занято несколько десятков тысяч, а боевой техники — несколько сот единиц и т. д. и т. п. В итоге первые два фильма эпопеи собрали в прокате 1970 года 56 миллионов зрителей, что было небывалым рекордом для фильма о Великой Отечественной войне.

Как уже отмечалось, созданию этой эпопеи придавалось важное пропагандистское значение, поэтому прокатывать ее собирались не только у нас, но и за рубежом. Одними из первых два начальных фильма «Освобождения» приобрели японцы. Причем фильм вышел одновременно с уже упоминавшейся американской картиной «Паттон» Франклина Шеффнера, повествующей о главнокомандующем союзнических войск в годы Второй мировой войны американском генерале Джордже Паттоне. Оба фильма демонстрировались в двух центральных кинотеатрах Токио, но интерес у публики вызвали разный: если на «Освобождение» выстраивались огромные очереди, то на «Паттон» шли единицы.

А вот в Париже премьера «Освобождения» фактически провалилась, правда, не по вине самого фильма, а из-за интриг недоброжелателей. В качестве главного из них выступил тот самый Алекс Москович, который год назад приобрел «Андрея Рублева» и показал его в Каннах. Он был весьма зол на советские власти за историю с этим фильмом, а также за их позицию в израильско-египетском конфликте, поэтому сделал все возможное, чтобы «Освобождение» в Париже, что называется, не «покатил».

Кстати, в нашей киношной среде к этому фильму тоже было неоднозначное отношение. Если державники считали его выдающимся, то либералы называли «бутафорским» или «новым ландрином». И когда в статье в «Правде» главный редактор Госкино Ирина Кокорева подводила итоги года и перечисляла названия самых удачных фильмов, эпопея Юрия Озерова в этом списке отсутствовала (!). Кто-то предположил, что все дело в элементарной забывчивости автора статьи, но многие расценили это иначе — как нежелание выделять фильм, который создавался на волне патриотизма и как госзаказ.

Между тем аккурат в дни триумфа «Освобождения» на «Ленфильме» началась работа над его фильмом-антиподом, который станет поводом к грандиозному скандалу. Речь идет о фильме Алексея Германа «Проверка на дорогах».

Молодой режиссер был представителем еврейского клана и относился к так называемой «золотой молодежи» (был отпрыском известного писателя Юрия Германа). То есть он имел многое из того, чего обычные советские люди не имели: хорошую квартиру, деньги, возможность учиться в престижном вузе. По словам самого режиссера:

«У моего отца была следующая теория на сей счет. Он говорил: „Я хочу, чтобы ты всего отведал с молодости, чтобы вся эта дребедень тебя не тянула. Ты будешь жить в хороших гостиницах, в хороших номерах, ты будешь ездить в поездах СВ, будешь есть в хороших ресторанах, тебя будут обслуживать лучшие холуи. Для того чтобы, когда я помру или состарюсь, тебя никогда к этому не тянуло, чтобы ты понимал, все это ерунда“. Я студентом мог пригласить любых своих друзей в кавказский ресторан, не имея ни копейки денег. Подходил официант, метрдотель, нас обслуживали, мы заказывали, что хотели, потому что знали: счет будет оплачен. Я останавливался в гостинице „Москва“ или в „Национале“ в отдельном номере, а мне было восемнадцать-девятнадцать лет.

Я, кстати, до сих пор не курю. Это — одно из условий отца: «Ты не должен курить. Начнешь курить — все, все эти блага у тебя ровно наполовину сократятся. Ты же не станешь меня обманывать?» И я не курил: зачем мне курить перед девицей, выпендриваться, когда я лучше приглашу ее в гостиницу «Европейскую» и папе выставлю счет…»