Порой он являлся ей в её девичьих снах — большим, сильным, бородатым, с внимательными добрыми глазами цвета неба. Он легко поднимал её на руки и прижимал к себе так сильно, и уносил так далеко, что даже после пробуждения у юной царевны сладко ныло сердце, а по телу разливалось странное томление. И хотя сама мысль о расставании с отчим домом сильно печалила царевну, предчувствие значимых перемен в судьбе с каждым днём всё больше наполняло её душу ощущением близкого счастья...
Императорские посланники, ещё прошлой осенью прибывшие в Тбилиси с брачным контрактом, планировали отправиться в обратный путь вместе с невестой сразу же после Пасхи. Но в последних числах мая в горах зарядили дожди, и отправление отложили до лета...
А в июне, когда, кажется, ничего уже не мешало отъезду, из Трапезунда вдруг прибыл запылённый гонец с вестью, что пал город Константина, а сам император погиб, защищая его...
Узнав об этом, царевна молча с каменным лицом поднялась в свои покои и лишь там дала волю слезам. Под утро она успокоилась, но с того времени в её юном сердце надолго, если не навсегда, поселилась тоска. Тоска по чему-то настоящему, значимому, которое вот-вот должно было случиться в её жизни, но теперь уже никогда не произойдёт...
ЭПИЛОГ
29 мая 1453 год под торжествующий вой труб и приветственные крики солдат, в окружении телохранителей и верных слуг въезжал Мехмед в город своей мечты. Въезжал уже под вечер, когда полиция и янычары навели на главных улицах хоть какое-то подобие порядка и очистили их от трупов. Теперь мёртвые громоздились в прилегающих проулках, небрежно сваленные друг на друга и уже ненужные этому миру: защитники и завоеватели, объединённые общей смертью и руками торопливых полицейских.
Запрокинутые лица некоторых мертвецов волею случая были обращены в сторону проезжающего мимо властелина, и последнему казалось, что они следят за ним своими страшными остекленевшими глазами и кривят в зловещей усмешке провалы безвольно разверстых ртов. Но мёртвые не могли омрачить той бешеной радости, что переполняла сейчас властолюбивого красавца.
— Это мой город, — шептали его губы и хищно раздувались ноздри птичьего носа.
Мехмед вдруг снова почувствовал себя тем восторженным мальчишкой, когда-то впервые увидевшим Константинополь. Только теперь он не шёл по его улицам лёгким и торопливым детским шагом, а важно, как и подобает великому властителю, проплывал в седле белоснежного тонконогого жеребца. И не гостем, как прежде, в сопровождении велеречивого ромейского вельможи, а полновластным хозяином. Он чувствовал, нет — он уже точно знал, что привычный мир изменился бесповоротно и это он — Мехмед Фатих, двадцатилетний наследник великой империи османов, изменил его, исполнив древнее пророчество.
И вот взору молодого властелина наконец открылась Соборная площадь. Замкнулся временной круг: одиннадцатилетний мальчишка и могущественный султан незримо встретились перед Великой Софией. Память не обманула Мехмеда: собор был так же прекрасен, как и много лет назад. Казалось, у времени нет в него доступа: сама вечность царствовала здесь.
Он спешился у выбитых тараном ворот и преклонил колени, в знак смирения перед Всевышним посыпав голову пылью. Пыль была горячей на ощупь, как и древние камни, которые она покрывала.
— Аллах милосердный, это победа для тебя и этот храм — тоже для тебя! — прошептал султан и, запрокинув голову, вперил в небо вдруг увлажнившийся взор...
Так закончилась вторая жизнь Великого города и началась третья под именем Стамбул, длящаяся и поныне. Под этим именем он пережил и наших героев, и не одно поколение идущих следом, как переживёт и нас, и тех, кто будет после. Сколько жизней ещё впереди у Великого города, и когда окончится его третья, длящаяся уже почти шесть столетий жизнь: кто знает?