«Гибель Запада» и другие мемы. Из истории расхожих идей и словесных формул

Эти и многие другие примеры переосмысления и перифразирования афоризма показывают, что его живучесть объясняется не только точным попаданием в незалеченное больное место русской идентичности, но и продуктивностью конструкции. По сути дела, на место «русского» и «татарина» можно подставить любую пару окказиональных антонимов, чтобы получить новое бонмо. Так, у того же Гюго в записных книжках встречаются такие сентенции: «Поскребите настоящее, найдете прошлое. Поскребите XIX век, найдете Средние века»[217] или «Поскребите судью, найдете палача»[218]. Только французская электронная библиотека Gallica показывает сотни подобных острот на все случаи жизни. Так что в 2035 году мы можем торжественно отметить двухсотлетний юбилей общеизвестного афоризма неизвестного французского острослова.

«Тоска по чужбине»

Как свидетельствуют социологи, в последнее время образованные слои русского общества охватило чувство, которое издавна описывается удачной формулой «тоска по чужбине»[219]. У этого острого и хорошо понятного чувства – богатая история. В.О. Ключевский обнаружил его еще в начале XVII века у князя Ивана Хворостинина (ум. 1625). В рукописях и разговорах, замечает историк, «первый русский западник» выражал «скуку и тоску по чужбине, презрение к доморощенным порядкам», говоря: «В Москве людей нет, все народ глупый, жить не с кем, сеют землю рожью, а живут все ложью»[220].

Что же касается самой формулы «тоска по чужбине», то ее появление датируется первой половиной XIX века. Можно предположить, что она возникает как исправление и переосмысление не самого удачного места из «Горя от ума», где Чацкий в монологе о французике из Бордо обличает дух «пустого, рабского, слепого подражанья» Западу и восклицает:

Кто мог бы словом и примером
Нас удержать, как крепкою возжою,
От жалкой тошноты по стороне чужой[221].

«Тошнота по» здесь – это неправильное словоупотребление, паронимическое замещение подразумеваемой «тоски», мотивированное потребностями ямбической схемы и негативным отношением автора к названному чувству. В отрыве же от ямбической инерции и патриотического пафоса «тошнота по стороне чужой» легко превращается в «тоску по чужбине», антоним «тоски по родине», и лишается пейоративной окраски. Самый ранний из известных нам примеров обнаруживается у П.А. Вяземского, писавшего 12 ноября 1827 года из Москвы в Париж А.И. Тургеневу: «Здесь Шимановска, и альбом ее, исписанный руками Benjamin Constant, Humboldt, Томаса Мура, Гете, – пуще прежнего растравил тоску мою по чужбине. Я – европейское растение: мне в Азии смертельно. В Азии и лучше меня живут – не спорю, да я жить не могу: черви меня заедают»[222]. В николаевской России тоскует по Европе не только западник Вяземский, но и славянофил Хомяков, признававшийся в 1840 году Н.М. Языкову: «Тебя тоска берет по России, а жену мою и меня берет тоска по чужбине»[223]. О хождении формулы на протяжении многих десятилетий свидетельствует ее использование в беллетристике конца XIX века – например, у В.Е. Новосильцевой в историческом романе «Предания Золотого Клада» или у А. Лугового (Тихонова) в романе «Грани жизни»[224].

Тем не менее современные словари цитат и афоризмов приписывают авторство формулы Ф.И. Тютчеву[225], ссылаясь на сообщение И.С. Гагарина в письме к А.Н. Бахметьевой от 28 октября (9 ноября) 1874 года[226]. Согласно Гагарину, Тютчев часто повторял свою франко-немецкую остроту: «Je n’ai pas le Heimweh, mais le Herausweh», которую ее первый публикатор Г.И. Чулков в 1922 году перевел как «У меня не тоска по родине, а тоска по чужбине»[227]. В немецком языке слова Herausweh не существует; Тютчев образовал его по аналогии с Heimweh (тоска по родине, ностальгия); и значит оно буквально «тоска по отъезду/выезду [за границу]». Чулков в переводе просто воспользовался готовой формулой, к которой Тютчев на самом деле не причастен.

Где же Чулков подхватил «прекрасное выражение»?