Читаем «Гибель Запада» и другие мемы. Из истории расхожих идей и словесных формул полностью

За последние два века Екатерину II называли «северной Семирамидой» или «Семирамидой Севера», наверное, тысячи раз. Никто, кажется, до сих пор не усомнился в том, что это шаблонный комплиментарный титул екатерининского времени, который, как пишет В.Ю. Проскурина в книге «Мифы империи», легко поддается расшифровке и не нуждается в дополнительных разъяснениях[237]. Его автором неизменно называют изобретательного льстеца Вольтера, хотя конкретный источник нигде не указывается[238]. На мой взгляд, эти общепринятые представления нуждаются в некоторых уточнениях.

Во-первых, следует иметь в виду, что сам титул «северная Семирамида» возник задолго до екатерининского царствования. В Скандинавии так издавна называли прославленную королеву Дании, Норвегии и Швеции Маргарету (1353–1412), о чем упоминает Вольтер в «Истории Карла XII» (1727) и в «Эссе о нравах» (1741). В годы царствования Екатерины I (которую еще Феофан Прокопович сравнивал с Семирамидой) Фонтенель, воздавая ей хвалу, писал: «У датчан была королева, которую прозвали Семирамидой Севера; русским нужно найти какое-нибудь столь же славное прозвище для своей императрицы»[239]. В 1742 году Вольтер в полемическом письме к шведскому историку Нордбергу, автору новой «Истории Карла XII», демонстративно назвал северной Семирамидой не Маргарету, а Елизавету Петровну, тем самым подчеркнув, что былая слава Швеции перешла к России: «Livoniens <…> respirent aujourd’hui sous la douce autorité de l’illustre Sémiramis du Nord» («Ливонцы <…> сегодня вздохнули свободно под мягкой властью прославленной Семирамиды Севера»; письмо было опубликовано отдельной брошюрой, а также включалось в собрания сочинений Вольтера, выходившие в XVIII веке)[240]. Наконец, три года спустя он обращается к самой Елизавете Петровне со стихотворным посланием, где снова именует ее северной Семирамидой. Его «À l’impératrice de Russie, Élisabeth Pétrowna, en lui envoyant un exemplaire de La Henriade, qu’elle avait demandé à l’auteur» («Императрице России Елизавете Петровне по случаю посылки ей экземпляра „Генриады“, запрошенного ею у автора», 1745) начиналось со следующей комплиментарной апострофы: «Sémiramis du Nord, auguste impératrice, / Et digne fille de Ninus» («Семирамида Севера, августейшая Императрица, / И достойная дочь Нина»)[241].

Обратим внимание, что, выстраивая двучленную аллегорическую формулу, Вольтер превращает Семирамиду в дочь первого ассирийского царя Нина, основателя носящей его имя Ниневии, которого он тем самым изящно отождествляет с Петром Великим. Античные предания о царе Нине и Семирамиде, однако, представляют их не отцом и дочерью, а мужем и женой, причем по одной из легенд Семирамида отобрала власть у Нина и предала его смерти. Вот как, например, излагает этот сюжет Клавдий Элиан в «Пестрых рассказах»:

[Семирамида] была красивейшей из женщин, хотя и мало заботилась о своей наружности. Молва об ее красоте достигла ушей ассирийского царя, и он призвал Семирамиду ко двору, а увидев, влюбился. Тогда Семирамида попросила дать ей царские одежды и разрешить пять дней править Азией, чтобы все делалось, как она повелит. Просьба не встретила отказа. Когда царь посадил Семирамиду на трон и она почувствовала, что все в ее руках и ее власти, она приказала дворцовой страже умертвить царя. Так Семирамида завладела ассирийским царством[242].

Легенда о свержении и убийстве царя Нина, безусловно, была Вольтеру отлично известна, ибо он положил ее в основу своей трагедии «Семирамида» (1748). Главная героиня пьесы, недовольная тем, как ее муж Нин обращается с ней и правит империей, велит своему фавориту Ассуру отравить его. После этого она пятнадцать лет со славой царствует в Вавилоне, пока ее не начинают мучить угрызения совести. Чтобы искупить вину, она решает избавиться от Ассура и с одобрения являющегося ей призрака Нина выходит замуж за прекрасного молодого полководца Арзаса. Тут же выясняется, что Арзас – это на самом деле ее сын Ниниас, считавшийся погибшим. В последующей суматохе Арзас-Ниниас случайно закалывает свою мать, которая перед смертью прощает его и благословляет на царство.

К своей героине Вольтер относится не без сочувствия и устами одного из персонажей, приближенного Семирамиды Отана, оправдывает совершенное ею преступление той пользой, которую ее просвещенное правление принесло стране:

Перейти на страницу:

Все книги серии Новые материалы и исследования по истории русской культуры

Русская литература и медицина: Тело, предписания, социальная практика
Русская литература и медицина: Тело, предписания, социальная практика

Сборник составлен по материалам международной конференции «Медицина и русская литература: эстетика, этика, тело» (9–11 октября 2003 г.), организованной отделением славистики Констанцского университета (Германия) и посвященной сосуществованию художественной литературы и медицины — роли литературной риторики в репрезентации медицинской тематики и влиянию медицины на риторические и текстуальные техники художественного творчества. В центре внимания авторов статей — репрезентация медицинского знания в русской литературе XVIII–XX веков, риторика и нарративные структуры медицинского дискурса; эстетические проблемы телесной девиантности и канона; коммуникативные модели и формы медико-литературной «терапии», тематизированной в хрестоматийных и нехрестоматийных текстах о взаимоотношениях врачей и «читающих» пациентов.

Александр А. Панченко , Виктор Куперман , Елена Смилянская , Наталья А. Фатеева , Татьяна Дашкова

Культурология / Литературоведение / Медицина / Образование и наука
Память о блокаде
Память о блокаде

Настоящее издание представляет результаты исследовательских проектов Центра устной истории Европейского университета в Санкт-Петербурге «Блокада в судьбах и памяти ленинградцев» и «Блокада Ленинграда в коллективной и индивидуальной памяти жителей города» (2001–2003), посвященных анализу образа ленинградской блокады в общественном сознании жителей Ленинграда послевоенной эпохи. Исследования индивидуальной и коллективной памяти о блокаде сопровождает публикация интервью с блокадниками и ленинградцами более молодого поколения, родители или близкие родственники которых находились в блокадном городе.

авторов Коллектив , Виктория Календарова , Влада Баранова , Илья Утехин , Николай Ломагин , Ольга Русинова

Биографии и Мемуары / Военная документалистика и аналитика / История / Проза / Военная проза / Военная документалистика / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология