Гиблая слобода

Жако завернул за угол дома. Прямо под его спальней был темный чуланчик, служивший погребом, пол его приходился вровень с землей. Жако толкнул дверь, намного не доходившую доверху. И тут же отшатнулся, заслышав хлопанье крыльев; две ласточки пронеслись над его головой и с жалобными криками исчезли в саду.

Он вошел в чуланчик.

В углу, у самого потолка, прилепились к балке два заново свитых гнезда. Послышался шорох… третья ласточка пролетела под потолком и устремилась в открытую дверь.

Жако вышел. На пороге сидела кошка и пристальным, немигающим взглядом смотрела на гнезда.

Солнца не было. Но серое небо отливало приятной голубизной, погода стояла мягкая, хотя порой все же налетал холодный ветер. Жако снова потянулся и, подняв голову, обнаружил солнце, закрытое облаками.

— Тьфу ты пропасть! Выглянешь ты когда-нибудь или нет?

На дорожке Амбруаз с лопатой на плече счищал комья земли, налипшие на его деревянные башмаки. Он подошел к Жако и, не глядя на него, спросил:

— Как дела?

— Ничего. А у тебя?

— Тоже.

Амбруаз засунул руку по самый локоть в карман своих плисовых штанов. Выудил оттуда пачку курительной бумаги. Оторвал листик, сложил, насыпал в него щепотку табака и протянул пачку Жако.

— Вот что я хотел тебе сказать… — начал юноша, свертывая сигарету, — я хотел тебе сказать, что в тот раз я был… словом… когда мы говорили о Бэбэ…

— Пустое!..

— Нет, нет! Я был немного груб с тобой. Вот я и хотел тебе сказать. Словом… такой уж у меня характер. Не стоит иногда обращать внимание на мои слова.

— Хватит об этом…

Жако провел языком по свернутой сигарете в одну сторону, потом в другую. И наконец отважился спросить:

— А Бэбэ? Словом, что ты о ней думаешь?

Закуривая, Амбруаз приставил лопату к своему бедру.

Потом снова сжал ее в руке, а другой рукой стал подбрасывать вверх мелкие камешки.

— Что там… не след… всегда… всегда… судить людей. Это жизнь… словом… люди, они ведь… неплохие, ежели присмотреться поближе…

— Ну, а Бэбэ, по — твоему?..

Амбруаз с маху всадил лопату в землю.

— Бэбэ хорошая девушка. — Он посмотрел на небо и прибавил: — Вот и весна наступает все-таки.

Жако положил руку на плечо Амбруазу, тот повернулся к нему, но тотчас же смущенно опустил глаза.

— Амбруаз, знаешь…

Жако замолчал. Он вернулся в дом, надел поверх пижамы синие штаны от старого комбинезона — ему не хоте лось идти наверх переодеваться. Натянул через голову свитер, бросил шлепанцы под лестницу и зашнуровал ботинки.

— Пойду пройдусь немного. Погода как будто устанавливается.

В пролете лестницы появилась голова Лулу.

— Скажи, Жако, что это был за шум?

— Ласточки. Они вернулись в подвал в свои прошлогодние гнезда.

— Сейчас же ложись в постель! — крикнула мать. — И не смей разгуливать полуголый! Ты еще не совсем окреп.

Она возмущенно хлопнула себя по бедрам.

— И что это за мальчишка такой! Только почувствует себя немножечко лучше, и уж никак не удержишь его в постели.

В столовой Жако дотронулся до печки, затем прижал к ней ладонь.

— Ты не топила, мам?

— Нет, а зачем? Разве холодно?

— Ничуть… Здорово-то как!

Засунув руки в карманы, он дважды обошел вокруг печки и ни с того ни с сего ударил в нее ногой.

Фургон мусорщиков трясся по мостовой, тяжко вздыхая и выпуская на каждом ухабе облака ныли. Фары были увиты гирляндами бумажных цветов, а на радиаторе болтался безрукий паяц, найденный в помойной яме. Мусорщики с засученными рукавами стояли на подножке и подшучивали над прохожими.

На ставнях квартиры Мунинов висело небольшое объявление, прикрепленное двумя кнопками: «Продается по случаю мотоцикл «теро», 350 куб. см. Обращаться сюда».

— Привет, Жако.

— Привет, Морис.

— Ты читал?

— Да.

— Мунины обанкротились… Надо им как-то помочь.

— Да, ты прав, надо помочь.

Берлан ремонтировал обвалившийся угол своего дома: четыре камня и кучка известкового раствора лежали рядом на земле.

— Привет.

— Привет.

— Ты, я вижу, решил переменить профессию?

— Что поделаешь. Грузовик налетел на стену в ту ночь, когда была гололедица, помнишь?

— Еще бы!

У Вольпельеров распахнулось окно, словно под неудержимым напором музыки.

Уж этот проказник амур… ур… ур…
Хи — хи! Хи! Хи!
Его все любят чересчур… ур… ур…
Хи! Хи! Хи! Хи…

Мощный голос Марио Мануэло разносился над Гиблой слободой.

— Что это? Передача люксембургского радио?

Берлан положил лопатку и, выпрямившись, приготовился слушать.

— Да нет же, это Вольпельеры купили патефон с пластинками. Они себе ни в чем не отказывают.

Две роскошные машины вихрем пронеслись мимо, в каких-нибудь десяти метрах за ними промчался автомобиль «203» с откинутым верхом. После «Проказника амура» без всякой паузы, не успев даже перевести дух, Мануэло исполнил «Красотку Лили»…

Ха — хи, красотка моя Лили,
Кончена жизнь совсем, да, да!
Всегда и везде лишь одна ты, Лили…

— Черт возьми, как это ей удалось так быстро сменить пластинку!