Гиблая слобода

— Тут, ребята, мы заранее себя оградили. Когда стало ясно, что нас ждет, мы приняли меры и сделали массовые заказы. Сегодня же утром получим немало строительных материалов, которые позволят нам продержаться, и довольно долго. — Он понижает голос. — Удалось договориться с начальником строительства. Бурвиль, как и мы, находится под ударом, вот почему он готов оказать нам подмогу, если понадобится.

Гул голосов становится громче. Разговоры оживленнее.

Встает с места грузный Пантон. О себе он говорил так: «Двадцать шесть лет, сто двадцать шесть кило, купить готовую рубашку невозможно. Приходится шить на заказ по три тысячи монет за штуку. Пантон, или иначе Панталон, потому что так легче запомнить».

— Ладно, согласен. Будем вкалывать без хозяина. Будем вкалывать без заработной платы. Но что же мы станем жевать в таком случае?

Он садится, скамья под ним трещит. Ла Суре бросается в бой:

— Ты ведь участвовал в забастовках, Панталон? Знаешь, как это бывает? Существует солидарность, сборы в пользу бастующих, ребята с других строек работают для них сверхурочно, торговцы бесплатно дают им продукты. Тебе нужно это разжевывать, что ли? Тут наша забастовка ничем не отличается от других. Разница только в том, что мы будем работать. Да, попотеть придется. Не просто отработать свою смену, как обычно, но лучше, чем обычно, и, кроме того, немало потопать туда — сюда: участвовать во всяких делегациях, выступать на других стройках, на рынках, добывать средства, продавать железный лом, старую бумагу, считать гроши, оплачивать проезд наших делегаций в Национальное собрание, в Министерство реконструкции и городского строительства. Придется вкалывать и во время смены и после смены, сделать за день вдвое, втрое больше, чем положено. Но надо знать, согласны вы или нет поднатужиться, черт возьми!

— Да!

Собравшиеся с напряженным вниманием слушали горячую речь делегата, и чей-то голос, только один голос, выкрикнул только одно слово, но все его услышали:

— Да!

Ла Суре сразу умолк, затаил дыхание. Он смотрит на того, кто крикнул. Это Жако. Он смотрит на тех, кто сидит за столом вместе с Жако, — одни молодые лица. Тогда делегат широко улыбается и протягивает руки в сторону Жако.

— Вы слышали? Он ответил не задумываясь, не колеблясь. — вот она какова, наша молодежь!

Все взоры устремляются на Жако, он опускает глаза, передергивает плечами, чрезвычайно смущенный.

— Когда потребуется, мы будем на месте.

Все присутствующие, как один человек, поворачивают головы в ту сторону, откуда раздался этот новый возглас. Длинный Шарбен стоит, преисполненный серьезности, и не спускает глаз с Жако.

— Все наши ребята… Можете на нас рассчитывать… — Он делает паузу и уточняет: — На ребят из Шанклозона.

Жако, Клод, Виктор, Жюльен, Октав, Рири и Мимиль сразу вскакивают и вызывающе смотрят на группу Шарбена.

Громкий смех прокатывается по залу. Только молодежь не смеется. Баро не без труда восстановил тишину, прежде чем приступить к голосованию. Решение начать эту необычную забастовку принимается единогласно.

Когда все уже собрались уходить, Баро крикнул:

— Одно только слово, товарищи! Мы сейчас начнем работать по — новому, без хозяев. Но будьте очень осторожны, отныне мы уже не пользуемся социальным страхованием. Итак, будьте осторожны, главное, остерегайтесь несчастных случаев. Будьте осторожны, товарищи!

— Ты что думаешь, обычно мы не осторожны?.. — проворчал кто-то.

Баро услышал.

— В таком случае будьте вдвойне осторожны.

За дверью парни собрались двумя кучками: Шанклозон и Гиблая слобода с любопытством наблюдали друг за другом.

Жако свистнул. Ланьель подбежал и стал обнюхивать его подошвы. Ребята из Шанклозона насмешливо указывали друг другу на шелудивую собаку.

* * *

Толстые шины грузовиков уминали гравий с таким треском, словно перемалывали кофе. Под тяжестью строительных материалов борта и рессоры отчаянно скрипели. Канаву и насыпь между дорогой и стройкой удалось лишь немного выровнять, и грузовики брали препятствие с разбега; они яростно храпели и, задрав передние колеса, тяжело взбирались на откос. Желтоватые зубчатые колеи изрезали верхушку насыпи. Порой перегруженный грузовик, пятясь, сползал вниз. Мотор ревел, машина делала два — три рывка и сразу взлетала наверх, как кошка на ограду.

Это были военные американские грузовики, нескладные, старые, забрызганные грязью. Старые грузовики, предназначавшиеся для колониальных войн. Вместо кабины — от ветрового стекла до спинки сиденья был натянут зеленый в заплатах брезент. Внутри гулял ледяной ветер, шоферы были в теплых куртках с поднятым воротником, шапках-ушанках и толстых кожаных рукавицах.

Сквозь рев мотора и лязг металлических частей шофер первого грузовика услышал чей-то громкий возглас. Тотчас же молодой рабочий прыгнул на подножку и схватился рукой за ветровое стекло. Шофер рукавицей смахнул с глаз набежавшие от холода слезы.

— Добро пожаловать, вовремя приехали, факт! — крикнул парень, вставляя сигарету в рот шофера. Он чиркнул спичкой и приблизил ее к носу водителя. Тот затянулся, откашлялся, сплюнул и спросил: