Гиблое место

– Да не, чтоб организм, значится, весь очишшалси, а душа бы с телом в равновесие приходила. Петруша, свет мой, сбегай-ка на огород, надёргай редисочки баушке да лучку зелёненького сорви, пучок. Только смотри, по одному пёрышку дёргай, а то оборвут все перья, когда следующие вылезут – гадай потом. Да и укропчику тоже побольше – будылья не дёргай, веточек молодых. Окрошечки захотелось.

Ботаник, обречённо вздохнув, отодвинул тарелку с недоеденным борщом и встал. Хлопнула дверь. С моего места в окно было видно, как он прошёл через двор, открыл калитку в огород, и, словно журавль, высоко поднимая колени, зашагал меж грядок.

Балашиха достала из кармана «Беломор», постучала пальцем, выбивая папироску из надорванной пачки. Быстро ухватила губами картонный край и привычным движением, не выпуская папиросу изо рта, смяла мундштук гармошкой. Чиркнула спичкой, затянулась раз, другой, не сводя с меня испытывающего взгляда. Маска доброй деревенской бабушки исчезла, теперь напротив меня сидела умная, прожжённая, прекрасно знающая цену людям и, соответственно, ни в грош их не ставящая женщина непонятного возраста. Отметил, что даже морщин на лице стало меньше, после того как отбросила ужимки и перестала ухмыляться.

– Ну что, Яков Иванович, вопросов у тебя, чувствую, много, у меня ответов ещё больше. И говорить нам нужно долго, предметно и без лишних свидетелей. Думаю, к Петро ты привык, он парень забавный, беззлобный, но – что знают двое, то знает и судья. Да и свидетели долго не живут, особенно у нас тут. Поломошное – место гиблое, здесь столько смертей на одну деревню пришлось, сколькими иной район похвастаться не может, я ещё про лагеря молчу. Не Колыма, конечно, и лагеря вполне приличные, но лагеря, а не санаторий. И не надо на меня так смотреть, я с тобой ещё ласково разговариваю.

– Сама-то заключённых не стреляла? Японцев, например? – спросил, чтобы перехватить инициативу. Бабка, того гляди, допрашивать меня начнёт – чувствуется старая энкавэдэшная школа.

Старуха побледнела, но больше никак не показала, что вопрос задел за больное место:

– Об этом мы позже поговорим. – Я отметил, что не стала оправдываться, объяснять или уходить в сторону от темы разговора. – А сейчас подойди посмотри, может, ещё кого кроме Жатько и своей бабки узнаешь на фотографиях, – и она кивнула в сторону рамок.

Я не стал спорить, прошёл к стене, встал, рассматривая простые, наивные лица давно умерших людей. Людей из прошлого века. Но мелькнула мысль, что от Балашихи можно ожидать выстрела в спину, поэтому и вздрогнул, когда резко стукнула дверь.

– Яшка, там вертолёт прилетел! – закричал с порога Петро. – Вальсергевна, держи свою траву, – он поставил тазик с редиской, укропом и луком на табуретку у двери и, добавив: – На стадион садится, не наш, не полицейский, – выскочил из дома.

Я повернулся к Балашихе, посмотрел на неё и почему-то сказал:

– Коэтиро… его фотографии тут нет.

– Не из породы, а в породу, – спокойно отметила старуха, кивнув головой. – А то ты не знаешь, что вертухаи никогда с зэка не фотаются. Но вот что имя знаешь, даже не удивляет. Раз показали, значит, так надо. Иди, там твоё начальство прибыло. Разговоры так не ведутся, тем более серьёзные.

Я шёл следом за Петро по размытой дождями тропке и думал, что недооценил Балашиху, посчитав её обычной деревенской бабкой. Иначе бы подошёл к ней по-другому…

Стадион, большой, с остатками трибун и помещений для спортсменов, находился традиционно возле школы, в центре села. Ребятня уже облепила машину с родной эмблемой корпорации РИП на белом боку. Кто-то из особо шустрых мальчишек даже залез в кабину пилота. Ми-17, большой, вместительный, с открытой задней аппарелью, быстро разгружался. Двое ребят из службы безопасности споро грузили ящики и коробки в кузов совхозной «газели». Тут же стояла Аллочка, потерянно кутаясь в ярко-красный палантин, наброшенный поверх чёрной куртки с капюшоном. Вот её-то в здешних палестинах не ожидал увидеть вообще!

– Аллюсь, тебя за что в ссылку отправили? – распахнул я руки, приготовившись обнять, но девушка отстранилась.

– Вас поздравить можно, Яков Иванович?

– С чем? – я удивился и тут же начал перебирать в уме все варианты: от повышения в должности, премии и до всевозможных штрафных санкций. Но ответ меня просто огорошил. Словно обухом по голове, стукнули слова хорошенькой секретарши. Пожалуй, даже не сами слова, а обида, с какой она это сказала:

– С законным браком!

– ?! – я потерял дар речи.

– Мне сейчас только что сказали, что вы пошли делать предложение какой-то Вальке, с которой… – она всхлипнула… – как сказал председатель, в дёсны целуетесь.

За моей спиной раздался дружный смех, загоготали все – и шофёр, и Егорыч, приехавший лично встретить гостей, и ребята-безопасники из «РИП». Наверное, на лице у меня отразилось всё, что я думаю о шутниках, потому что смех перешёл в богатырский гогот, и даже Аллочка улыбнулась, но тут же спросила:

– Так вы меня разыграли?