Гиблый Выходной

Мачеха вскоре пропала без вести, а через несколько лет в соседнем регионе рыбаки выловили сетями скелетированное тело в остатках женского строгого делового костюма и в болтающихся нейлоновых чулках. В кармане костюма обнаружились два футляра для очков, в одном из которых покоились стильные женские очки с диоприей +4,5, а во втором лежали два мундштука – один под цвет костюма, второй – под цвет очков. Вероятнее всего с ней покончили конкуренты (точно так же вот – ХЛОП! ХЛОП!), но Никита в полной мере усвоил ее советы и пребывал в убеждении, что и она еще живет где-то на другой половине земного шара, живет-поживает, курит сигареты через мундштук и тихонечко сидит в тени на украденном у бюджета сундуке с наличкой.

ХЛОП! Когда надо Никита применил свою секретное оружие – хитрость и скрытность, но вот сейчас, когда он нос к носу столкнулся с чужой смертью, он просто-напросто утратил все свои крохотные остатки смелости, которой у него, собственно, никогда и не было. Вайнштейн полз будто раненый. ХЛОП! ХЛОП! ХЛОП! Никита то и дело прижимался к полу, закрывал голову руками и полз-полз в сторону, желая спрятаться, зарыться прямо в бетонный пол, забраться в безопасный угол. Он хотел к мачехе, она бы дала дельный совет на этот счет – следует ли применять крысиную тактику в случае стрельбы? Да о чем он думает – без сомнения следует! Именно об этом она и толковала, царапая острыми ногтями мундштук и выпуская сизый дымок поверх никитиных волос – прячься, устаивайся, прикидывайся тенью. Пережидай и действуй только в тишине.

«И уноси ноги, не оставляя следов!» – приказал Владимир Нильсен.

ХЛОП! ХЛОП!

09:39 – 09:47

Подперев ладонью второй подбородок Зинаида Зиновьевна со всевозрастающей скукой пялилась в окно и шумно прихлебывала вторую порцию чая. Театр одного актера в исполнении молодого охранника Эорнидяна закончился и как она ни ждала продолжения, но более из своей каморки он не выходил. Один бог знает, что он там внутри делает. Не было и Пятипальцева с предполагаемым Нилепиным. Ранее волочащий по снегу две резиновых автомобильных покрышки кочегар Аркадьич тоже больше не появлялся. Густая пурга постепенно заметала все следы человеческой жизнедеятельности. Снег-снег-снег. Метель мела так, что закрывала пейзаж, Сферина кроме этой белой шевелящейся пелены ничего не могла разглядеть, небо не сильно отличалось от земли, а с наступлением сумерек это различие станет минимальным. Зинаида терпеть не могла зимние сумерки и торчать здесь до их прихода не намеревалась.

Зинаида Зиновьевна уже жалела, что приперлась на работу. Вот не сиделось ей дома, правда с нелюбимым супругом, вонючей слюнявой псиной и кучей бытовых дел, которые никто кроме нее никогда не сделает, но там, по крайней мере, с телевизором и с каким-никаким уютом. А здесь? Что она тут делает? Сидит как бабка на лавочке в пустой мужской раздевалке, пропитанной запахами нестиранной одежды и остатками жрачки, пьет чужой чай из незнакомого бокала с непонятными символами, надеется, что ее благоверный, увидев ее, побежит как ребенок и, обняв, со слезами на своих красивых глазах будет благодарить ее за спасение его от неминуемой гибели, предрекаемой каким-то бородатым псевдопрорицателем? Но раз уж так случилось, что она приехала сюда, преодолев ледяную вьюгу и проигнорировав настойчивые нилепинские уговоры, то чего она ждет? Может быть она боится признаться, что подсознательно трепещет от неизвестной опасности, грозящей ее «любимому мальчику»? Или она отказывается осознавать, что зря приехала и тупо не знает, что предпринимать дальше? Вот и тянет резину. Она хотела разыскать Леву. Ну и что бы она делала дальше? Нилепин посмеется над ней, он и так далеко не в восторге от ее чрезмерной навязчивости и нетерпеливых проявлений собственничества, которые он по отношению к себе резко отторгал, чем приводил Зинаиду Зиновьевну в состояние фрустрационного невроза.

Она сделала очередной глоток чая и вздохнула.