Однако я попал в такое положение, что без посторонней помощи я попаду к Господу Богу раньше намеченного им срока. Не оказание себе помощи по моим понятиям приравнивается к суициду, а это грех великий! Никто не в праве распоряжаться своей жизнью кроме Господа нашего! Ни своей ни чужими! Ежели Господь наш послал на меня такие испытания, то я обязан их преодолеть! Я решительно передвигался по пустому цеху, едва волоча сгибающиеся ноги и удерживаясь на них только благодаря помощи рук. Я ковылял между станков, тряся головой в такт шагам и постанывая от боли в спине. Нехотелось никуда идти, хотелось лечь на бок и поджать ноги в позе зародыша, но я, вспоминая господень неотвратимый взор, делал шаг за шагом. Останавливался, со свистом дышал и вновь возобновлял движение.
Порой я слышал речь в стороне, но у меня не было сил и возможности укрыться как я делал это прежде. Я лишь садился в тень, утаивался и возобновлял шаг только тогда, когда убеждался, что звуки прекратились. Однажды я видел, как мимо пробежал незнакомый человек в синим полукомбинезоне, но он меня не заметил, я был слишком ничтожен. Во всяком случае я сам себе таковым казался.
Телогрейка, которая сперва казалась мне расчудесной и очень удобной теперь давила на плечи и прижимала к земле, мне приходилось все чаще и чаще переводить дух. А ведь еще совсем недавно я скакал обезьянкой под потолком. Надо же! И откуда только у меня силы были?
Вдруг я резко спрятался за поддон с дверями, так как увидел прямо впереди возле станка ЧПУ своего кота. Кот, которого я причислял к своим невольным друзьям и который разделял со мной кров и, можно сказать, хлеб, сидел на груди у лежащего человека. Человек, которого я никогда прежде не видел был мертв и это напугало меня до крайности. Опять мертвец! О, Господи, куда же ты смотришь?
Мужчина лежал навзничь, голова частично отсутствовала. Кровь и мозг забрызгала пол и станок ЧПУ, а кот, не вникающий в человеческие дела, с аппетитом хрустел чем-то хрящеватым. Кот грыз что-то то одной стороной челюсти, то другой пытаясь откусить кусок. Когда ему это удавалось, он проглатывал его и понюхав, продолжал трапезу. Подкравшись к животному поближе, я с ужасом обнаружил, что мой любимый кот грызет человеческое ухо. Вот ведь богопротивное дело! Пусть кот всего лишь животное неразумное, но могу ли я позволить ему осквернять тело почившего? Негоже это! Не по-божески это! Я хотел отогнать кота, махнул на него рукой, но тот только покосился на меня как на ненужный предмет и зажмурив глаза продолжил отгрызать от уха кусочки.
Повторяя молитвы Господу нашему я подковылял к коту и протянул уже к нему руки, но животина вознамерилась зашипеть на меня. Ах ты паршивая скотина, а ведь я гладил тебя, чесал животик и кормил тебя! Что же ты делаешь, животное, Бога ты не боишься! Я протянул к коту руки и взял его за шкирку, тот недовольно завертелся, выпустил когти, но недоеденное человеческое ухо так из пасти и не выпустил. Мне пришлось выдергивать ухо из цепких звериных зубов, кот не поддавался. Ох ты, Господи, помилуй меня – и смех и грех!
Вдруг я почувствовал укол у себя на шее.
Не отпуская кота, я медленно сглотнул.
Кто-то сзади меня приложил к моей сонной артерии что-то очень острое.
– Ты кто? – услышал я за своей спиной сдавленный голос и понял, что ничего хорошего мне теперь ждать не доведется.
12:14 – 12:21
Увидев Сферину, пузатенький охранник повел себя вовсе не так, как надеялась, во всяком случае ничего даже отдаленно напоминающее благорасположение или гуманность на его лице не отразилось. Даже наоборот. Зинаида Зиновьевна продолжала сидеть прямо на снегу, но вот отсеченную голову держала на виду уже не с такой отважной фанатичностью. Ее вытянутая рука невольно задрожала. «Почему он не бежит ко мне?» – недоумевала женщина на снегу. А охранник повел себя как-то нелогично, он выкрикнул на гортанном южном языке что-то резкое и враждебное, и вдруг Сферина обомлела, увидев, как молодой охранник поднимает лопату. Она ойкнула и прокричала охраннику, чтобы тот подошел к ней. Наверное, его действиями руководит неправильное толкование ее появления с отрубленной человеческой головой. Ему надо подойти к ней, она ему все объяснит. Она должна рассказать ему о страшном кочегаре, а он должен незамедлительно помочь ей, нажать тревожную кнопку, связаться с вневедомственной охраной и вызвать медиков. Вот так думала Зинаида Зиновьевна, подзывая охранника к себе, но молодой человек рассуждал по-своему. Он ни делал ни шага вперед, стоя возле своей будки, и широко расставив обутые в высокие армейские ботинки ноги. Лопата он держал как оружие.
«Нет, мальчик, – все еще надеялась на мужское благоразумие Сферина, – ты ведь этого не сделаешь? Как тебя звать-то, сынок… Петя, кажется. Петя Эорнидян, да… Опусти лопату, Петя Эорнидян».