Гиблый Выходной

На всем бегу Зинаида Зиновьевна Сферина всем своим тяжелым весом налетела головой на свисающий с кран-балки стальной крюк. Кто-то оставил его именно на этом месте и именно на этой высоте, что, кстати, запрещено техникой безопасности. Раздался громкий звон и для Сфериной время остановилось. Пробив лобную кость крюк маятником отошел в противоположную сторону и стал медленно-медленно раскачиваться, а женщина так же медленно стала в полете падать вперед. Ноги ее оторвались от пола, тело медленно зависло почти в невесомости. Сжимающая отрезанную голову рука механически сделала определенный выученный и запомнившийся на уровне ДНК мах и разжала пальцы. Отсеченная голова Августа Дмитриева взлетела в воздух с силой выпущенного из пушки снаряда. Женщина расширенными глазищами с мгновенно лопнувшими капиллярами падая вперед еще могла видеть, как голова медленно-медленно взметнулась вперед и ввысь и полетела в глубину цеха. «Вот он! – откуда-то из другой жизни раздался голос тренера Александра Витальевича. – Толчок… Толчок… Толчок… Ты с-с-смогла!»

Сама женщина грудой мяса и жира грохнулась на пол, лобные кости вдавились в череп и мозг. Вылезшие из орбит глаза не могли закрыться и даже моргнуть, они вытаращено наблюдали за полетом головы-снаряда. Голова летела точно как в ее сне – медленно вращаясь, трепыхая в воздухе волосами и усами и теряя оторвавшиеся коричневые частички порошка, в котором голова была вывалена. Голова летела вперед по точно выверенной в последнем толчке траектории, затяжно преодолев половину цеха, она на излете ударилась лбом о какой-то станок и получив дополнительное ускорение вновь подлетела вверх. Потом она отскочила от бетонный колонны, срикошетила от шлифовального станка, потом о сборочный стол, подпрыгнула и опять отскочила вперед. Она летела долго и далеко, ударилась о поддон с готовыми дверными деталями, и закувыркалась по бетонному полу.

Ещ она видела, как над ней встал тяжело дышащий Петя с лопатой над головой.

Сферина умерла с раскрытыми залитыми кровью глазами и с улыбкой на разбитом лице. Она смогла сделать свой толчок! Смогла, все-таки!

12:14 – 12:21

Она сидела на полу между двумя трупами и смотрела перед собой.

И смотрела она так до тех пор, пока перед ней не промелькнуло что-то маленькое и круглое. Вроде как кто-то пнул футбольный мяч и тот летит по цеху, отскакивая от станков и поддонов, подпрыгивая и вертясь. Люба отстраненным взглядом следила за перемещениями невесть как попавшего в цех мяча, который порой казался ей то капустным кочаном, то дыней сорта «Колхозница». Люба проследила за прыганием и вращением круглого предмета, пока тот не, отскочив от очередного поддона с дверными деталями, покатился по полу, пару раз подпрыгнул и остановился аккурат перед Любовью Романовной Кротовой. Она могла дотянутся до предмета рукой.

Это была человеческая голова.

Она остановилась точно перед Любой, встав на обрубок шеи и повернув мертвое, обваленное в чем-то коричневым, лицо прямо на маленькую женщину.

Теперь Люба заорала. Горло продрало до крови, но она орала пока у нее не кончался воздух. Но и тогда, набрав воздуха, она орала вновь и вновь.

12;14 – 12:21

Я замер в неудобной позиции.

Нечто острое иглой впилось в сонную артерию, не давая возможности повернуть головы.

– Ты кто? – спросили меня и я честно признался, что я это я – Коля Авдотьев. Обладатель иглы сказал, что я вру. Я вру? Этот человек плохо знает Николая Авдотьева, если предположил, что я могу врать. Я так ему и объяснил. У меня просто не было выбора, я попался и был, фигурально выражаясь, на крючке. Мне пришлось признаться перед незнакомцем.

К моему удивлению стоило мне закончить объяснения как нечто острое что кусало меня в шею убралось и это было для меня сигналом к тому, что я могу повернуться. Я так и сделал.

Таясь за станком ЧПУ на меня смотрел бледный израненный юноша, выпачканный кровью. В одной руке он держал маленькое сверло по дереву с острым кончиком, им-то он и колол меня в шею как иголкой. Не спуская с меня подозрительный взгляд синих глаз, другой рукой он поднес ко рту вареное куриное яйцо и надкусил половину. Запахло вареным желтком.

– Жрать захотелось, – признался он. – А я, знаешь-ли, иногда куриные ооциты варю в чайнике, а в их цитоплазме содержиться совокупность питательных веществ. Этот ооцит я еще два дня назад забыл достать, хорошо сварился.

– Лева? – спросил я, всматриваясь в молодого человека. – Лева Нилепин? Ты ли? Ты чего тут?

Молодой человек не ответил, он откусывал от яйца кусок за куском, пока, наконец не проглотил его до конца. Только после этого он убрал сверло в коробочку с другими сверлами из комплекта, используемого для станка. Движения его отдавались болью, отчетливо видимой на лице. Нилепин морщился и кряхтел.

– Спрячься сюда, – приказал он Авдотьеву и подвинулся чтобы я смог пристроится рядом. – В цеху опасно. Сел? Удобно? А теперь рассказывай, старик.

– Чего говорить-то?