Гиблый Выходной

Через стол, на котором лежала девушка, на поддоне с дверными полотнами другой серии, свеся длинные ноги, сидел местный начальник, человек от которого зависело все производство, который карал и миловал, штрафовал и одаривал похвалой, который управлял фабрикой и её рабочими. Второй человек после самого генерального директора Шепетельникова. Человек, которого на родном никитином «Орфее» уважительно называли «Их Соломоныч».

– Значит, мать вашу, так..  – протянул Константин Олегович, поочередно изучая мужскую троицу. В руках у него был маркер и он постукивал им по колену в такт речи. – Ситуация, мягко выражаясь, необыкновенная… Согласны со мной, молодые люди? Среди вас есть кто-то, для кого данное положение вещей является обыденностью? Полагаю, что нет. Или есть? Ну чего вы сидите как на горшках? Я, мать вашу, вообще-то веду диалог, вы должны участвовать. Так есть или нет?

Все трое невольно переглянулись и ответили отрицательным покачивание головы. Соломонов глубоко вздохнул и надолго задумался, постукивая маркером по колену. Никто из троих сидящих перед ним не решался подать голос.

– Должно быть тут собрались не полные кретины и ни для кого из вас, мать вашу, уже не является секретом повод моего присутствия. Я более чем уверен, что каждый из вас догадался, о чем мы диалогизировали с вон тем лежащем, мать его, на полу типом. – Соломонов замолчал и какое-то время размышлял над подходящими словосочетаниями. – Но на всякий случай уточню, если у кого-то из вас, мать вашу, ещё остались какие-то вопросы. Да, я хотел взять кассу. Всю кассу. Кинуть рабочих и смотаться подальше. Это в двух словах. Вопросы есть?

Вот так! Сказал – так сказал! Никита аж застыл, пораженный прямолинейностью местного начальника производства. У Вайнштейна немедленно явились вопросы и их было много, но он продержал язык за зубами, хотя бы и потому, что рядом с Соломоновых на поддоне с дверными полотнами лежал заряженный пистолет.

– Вопросы есть? Всем все ясно? Что-ж, прекрасно. – продолжал Соломонов, проигрывая маркером. – Не стану углубляться в подробности и раскрывать своих соучастников, это вас не касается, тем более, если вы, мать вашу, не совсем ещё идиоты, вы смогли и сами догадаться или хотя бы предположить. Так же из нашего диалога с вон тем лежащим на полу типом вы могли догадаться, что он со своими дружками хотел, в свою очередь, кинуть меня. Но так случилось, что деньги пропали. Вы можете смеяться, но нет нужды скрывать очевидный факт – мы потеряли баблосы. Да, это так. Деньги пропали, я не уследил… Теперь, хоть это и выглядит в высшей степени идиотски, но я признаюсь, что потерял бабло. Да-да. Ну что, смешно? А теперь к делу. – Соломонов стукнул колпачком маркера по дверному полотну, на котором сидел свесив ноги. Мы все трое синхронно вздрогнули. – Сегодня в цеху должно было быть только два человека и ни одного их них я не вижу среди вас. Я говорю о Шепетельникове и Коломенском. Они должны были заниматься ремонтом вентиляции. Кто-нибудь из вас видел кого-то из двух вышеперечисленных?

Никита замер. Коломенского он видел висящим на проводе и сказал бы об этом, если бы не продолжал изображать аллегорию молчания.

– Лева, мать твою, – прищурился Соломоново, указав маркером на сидящего по правое плечо от Вайштейна молодого человека с распоротым брюхом. – Этот вопрос адресован прежде всего тебе. Я полагаю сейчас самое время рассказать своему любимому начальнику производства, который начисляет тебе зарплату, подписывает отпуска и…

– Ни такую уж высокую зарплату вы мне начисляете, Константин Олегович, – проговорил молодой человек. – Откровенно говоря, хотелось бы и побольше.

– Поверь мне, я с удовольствием посвящу тебе целый час времени и объясню суть финансовой политики, заданной нашим общим, мать его, директором Шепетельниковым. Но только позже, а сейчас вернемся к вопросу. Ты видел Шепетельникова или Коломенского?

– Нет.

– Врешь.

– Не вру.

– Смотри в глаза. Видел?

– Нет.

Соломонов так сильно ударил колпачком по дверому полотну, что молодой человек резко вздрогнул будто от выстрела.

– Когда ты пришел и какого хрена ты сегодня делал в цеху? – продолжил Соломонов, выбрав среди нас троих Леву в качестве главного подозревания, подсознательно уличив его во лжи.

– С утра, – признался юноша. – Мы с Юркоя Пятипальцевым двигали станок, хотели подключить его к завтрашнему дню, чтобы не отключать его в рабочее время. Когда-то вы сами это советовали.

– Где Пятипальцев?

– Он… На него рухнул стеллаж.

Соломонов побледнел и по его лицу прошли легкие мышечные судороги.

– Ты не врешь, мать твою?

– Вы же сами видели. Стеллаж упал прямо на него. Это был несчастный случай…

– Что с Юрцом?

– Не знаю. Меня тоже накрыло и я потерял сознание. Очнулся с рваным брюхом… Больше ничего не знаю, ничего не видел и ни про какие деньги не ведаю.

Вайнштейн повернулся к молодому человеку, уперев в него недоумевающий взгляд, но тут же вспомнил, что он играет роль глухонемого и должен делать вид, что не слушит ни звука.