Гиблый Выходной

Соломонов остановился и с широчайшей улыбкой посмотрел на своего невольного компаньена Леву Нилепина. У него были прекрасные ухоженные зубы, горящие глаза и непослушные, падающие на лоб, кудри. Он был здоров и готов к светлому будущему, он держал в руке фабричную кассу за два месяца и знал, что ему остается только уйти. Просто помахать ручкой Шепетельникову и покинуть цех. Пусть Даниил Даниилович сам расхлебывает сегодняшнюю бойню, пусть ищет Соломонова и пропавшие деньги как ветра в поле, как вчерашний день, как свою совесть, а Константин Олегович ляжет на украинском дне, его не смогут выковырять оттуда даже российские власти, но, благодаря влиянию Матвея Карусельщика – этого и не будет. Матвей отмажет своего сводного младшего братца, отмоет от любой грязи и запрячет подальше. А заодно и Леву Нилепина, ведь теперь молодой человек волей-неволей примкнул к их братской связи. Одним словом, Константин Олегович был чрезвычайно рад.

День, конечно, получился кровавым, хуже не придумаешь. Изначально он совместно с Оксаной Альбер должен был просто тихо проникнуть в свой кабинет, непринужденно открыть своим ключом свой же сейф, опустошить его до последней купюры и так же тихонечно потеряться за пределами фабрики. План был прост и не предполагал какого-либо вмешательства третьих лиц и если бы Соломонов знал или хотя бы догадывался что все так ужасно закружиться, то отменил бы все на начальном этапе. Он не был живодером и не испытывал радости от чужих смертей. Но так уж сложился день. Он вышел из этой дьявольской мясорубки, он жив-здоров, с деньгами. Было трудно, но в итоге он справился.

Начальник производства и его молодой подчиненный стояли в пустом цеху на полпути до спасительного выхода, по одну сторону от них располагались неровные ряды станков среди которых выднелись чьи-то недвижимые ступни, по другую до самого потолка были окна, заправленные в маленькие стеклянные квадратики рам – годами не мытые и не протираемые от древесной пыли. За окнами мела метель склоняя к земле хлипкие скелетики деревьев и беспощадно трепя их ветки. Деревья сопротивлялись вьюге, не хотели падать под воздействием природной стихии и это противостояние дерева и ветра хорошо было видно на примере стоящей прямо у окна березы, чьи тонкие и гибкие как веревочки ветки лихо метались в диком вихре подобно длинным ведьминым волосам. Нилепин жадно хахотел туда – на улицу. Захотел быть унесенным ветром как можно дальше от этих стен, захотел, чтобы ледяная вьюга трепала его волосы и одежду, задувала под тело, пробрала насквозь. Ему хотелось на улицу, на ветер и он нетерпеливо ожидал своего остановившегося босса. А Соломонов дастал телефон, нажал какой-то только ему ведомый номер и произнес в трубку лишь два коротких слова: «Деньги есть!» Затем выслушал ответ собеседника, убрал трубку во внутренний карман куртки и ликующе похлопал Нилепина по плечу.

– Нам осталось только пройти через проходную, – сказал он, – там сидит тюфяк Эорнидян, мать его. Он не должен нас видеть, ведь нам не нужны свидетели, согласен?

– Согласен, – эхом отозвался Лева.

– Я опять отправлю его в кочегарку, пусть проверит температуру в трубах, – с этими словами Соломонов повторно извлек свой телефон и опять набрал номер, но на сей раз ответом ему были длинные гудки, закончившиеся роботизированной фразой «Абонент не отвечает, попробуйте позвонить позже». – Где он? Он что, мать его, спит? А! Вспомнил! Мы же видели его! Он под автопогрузчиком! Ну и прекрасно, мать его, зашибись! Нам остается только помахать ручкой и пустить воздушный поцелуй этой фабрике!

Соломонов, не переставая радостно улыбаться, достал из того же внутреннего кармана табакерку.

– Константин Олегович, может не стоит? – предупредил Лева Нилепин.

– Вашу мать!!! Ну почему вы мне все чего-то советуете! – вдруг вспылил начальник производства и Нилепин виновато потупил взор. – Неужели я давал понять, что настолько беспомощен, что могу существовать в этом мире лишь исключительно благодаря всяким советом? Если бы я, мать вашу, нуждался в советах, я бы сделал татуировку на лбу с фразой: «Я НУЖДАЮСЬ В СОВЕТАХ»! Ты видишь у меня на лбу такую татуировку?

– Нет, Константин Олегович.

– А табличку на груди?

– Нет.

– Может я вешал объявление на стене цеха: «Дайте мне совет, вашу мать!» и подпись – начальник производства ОАО «Двери Люксэлит» Константин Олегович Соломонов? Мне даже сраный Шепетельников ссыт что-то посоветовать! Так почему все лезут со своими советами и при этом советуют одно и тоже? Ты случайно не общался сегодня с Оксанкой Альбер? – на этот вопрос Нилепина объял озноб и он счел за лучшее не отвечать. – Так почему ты повторяешь ее слова, мать твою? Я лучше всех знаю, что мне делать, а чего не делать, запомни это, юноша, и в следующий раз дважды подумай прежде чем что-то мне советовать!

– О-кей, босс, но отдайте мне хотя бы кейс. Я его только подержу…

– Еще есть шутки? Если есть – говори сразу все, мать твою.

– Я немного за вас побаиваюсь, Константин Олегович. Дайте мне кейс, я просто его немного подержу и верну. Честное слова.