— Да, и это ещё одна проблема. Я не смогу брать по четыре выходных подряд каждый месяц.
— И снова ты недооцениваешь себя.
— Каким образом?
— Правильно ли я понимаю устройство вашего учебного процесса? Ведь вы учитесь лишь восемь месяцев в году?
— С сентября по апрель, правильно. С осени до весны.
— Так что три или четыре раза, когда Двое станут Одним, придутся на время, когда ты не обязана быть в университете. Из оставшихся восьми значительная часть придётся на два последних дня ваших семидневных периодов, в течение которых вы не работаете.
— Однако…
— Однако всё равно останутся дни, в которые тебе нужно быть в университете.
— Именно. И никто не будет идти мне навстречу, чтобы…
— Прости меня, любимая, но
— Я думаю, ты недооцениваешь трудности.
— Правда? В этом можно убедиться, только попробовав.
Мэри в раздумье оттопырила губы. Он был прав; от того, что она наведёт справки, определённо большой беды не будет.
— И всё-таки на то, чтобы добраться от Торонто до Садбери уходит большая часть дня, особенно если прибавить спуск в шахту и всё остальное. Четыре дня запросто превратятся в шесть.
— Да, если ты будешь жить в Торонто. Но почему бы тебе не делать свой вклад в Лаврентийском университете в Садбери? Там тебя знают ещё с тех пор, как я впервые к вам попал.
— Лаврентийский, — повторила Мэри, словно пробуя слово на вкус. Это был очень приятный маленький университет, с первоклассным факультетом генетики, и он выполнял интересные работы по судмедэкспертизе…
Изнасилование. Опять чёртово изнасилование.
Мэри сомневалась, что когда-либо ещё почувствует себя комфортно в Йоркском университете в Торонто. Там ей не только придётся иметь дело с Корнелиусом Раскином — ей придётся работать бок о бок с Кейсер Ремтуллой, ещё одной жертвой Раскина — жертвой изнасилования, которого не было бы, если бы Мэри сообщила о своём изнасиловании в полицию. Каждый раз, вспоминая о Кейсер, Мэри мучилась чувством вины; мысль о том, чтобы снова работать с ней, угнетала её; мысль о совместной работе с Корнелиусом повергала в ужас.
Так что в предложении Понтера была определённая элегантность.
Преподавать генетику в Лаврентийском…
Жить в нескольких минутах езды от шахты Крейгтон, вместилища первого межмирового портала…
А проводить пусть даже всего четыре дня в месяц с Понтером — лучше, чудеснее, сказочнее, чем иметь постоянные отношения с любым другим мужчиной, которого она могла себе представить…
— Но что… что будет с поколением 149? С нашим ребёнком? Я не смогу видеться со своим ребёнком всего раз в месяц.
— По нашей традиции ребёнок живёт с матерью.
— Но если это мальчик — то только до десяти лет. А потом он переезжает к отцу, как Даб скоро переедет. Я не хочу, чтобы мой сын покинул меня всего через десяток лет.
Понтер кивнул.
— Какое бы решение мы ни нашли для того, чтобы завести ребёнка, оно обязательно будет включать манипулирование хромосомами. В процессе этого выбрать для ребёнка женский пол будет тривиальной задачей. Девочка живёт с матерью до двести двадцать пятого месяца своей жизни — примерно восемнадцать лет. Даже в твоём мире дети покидают родительский дом примерно в этом возрасте, разве не так?
Голова у Мэри пошла кругом.
— Ты гений, учёный Боддет, — сказала она, наконец.
— Стараюсь, учёная Воган.
— Это не идеальное решение.
— Такие вещи — большая редкость, — заметил Понтер.
Мэри подумала об этом, потом теснее прижалась к Понтеру и медленно лизнула его в левую часть лица.
— Знаешь, — сказала она, прижимаясь лицом к его заросшей бородой щеке, — это может сработать.
Глава 19